непознанным, но внезапно ставшим на мгновение таким отчетливо ясным, живым, знакомым…
И снова повеяла-подхватила его песня, снова вплелся в сознание чужой, но такой близкий и понимающий голос, снова понятные, простые в обычной жизни слова сложились во что-то большее, чем просто звук:
В этом Городе горящих торфяников
Каждый день, словно стая голодных зверей
Разрывает на части бессонные ночи слабых,
Уставших от жизни несчастливых людей.
В этом Городе горящих торфяников,
На остывших бульварах, в умах безрассудных
Пустота начинает зализывать раны.
Все пришедшие мысли – в нее.
В ниоткуда…
Светлое видение поднялось из душного, дрожащего предгрозового марева, оттеняя и обесцвечивая желто-седое небо и в мгновение словно меняя его, освобождая от лишней высоты.
Тихий несуществующий город – весь словно составленный из опрокинутых на бок спичечных коробков-домиков. С ветвящимися улочками и отглаженными солеными ветрами пастельными стенами из хрупкого песчаника, с мостовыми и круглыми, похожими на глаза, чердачными пыльными окнам под самой крышей. С изломами поржавевших змей водопроводных труб и темными гулкими подъездами.
Город дрогнул, подхваченный воздухом, и застыл, набираясь ветром, становясь все более объемным и действительным.
Снова откуда-то повеяло морской солью и пропеченными солнцем выброшенными на берег кудрявыми водорослями, и снова повторил-пропел невидимый мелодичный голос:
Вот он, Город горящих торфяников,
Приглушенный роптанием, всегда одинокий.
Он не хочет быть жалким, несчастным, маленьким,
Только выбор судьбы не за ним.
За тобою.
Ветер стих, и голос словно надломился на миг, а потом и вовсе замер, затерявшись между частыми зубьями домов, но отдаленное эхо еще играло уходящими словами: «За тобой… за тобой…»
Кристина ждала какого-то слова, какой-то подсказки, совета, намека, но таинственный певец улетел вместе с ветром уже слишком далеко, а она так и стояла под узким козырьком подъезда, и так же взволнованно ворковали и суетились сверху серые голуби, и вмиг потяжелевший ветер надувал под ноги рыжий песок с соседней детской площадки. Так и не дождавшись никакого вразумительного ответа, девушка шагнула внутрь.
После непривычной яркой улицы, где из-за обилия наступающих со всех концов теней, солнце словно подсвечивало все предметы изнутри, предоставив небо серости, тесный подъезд казался непривычно мрачным и темным. Узкая полоска света из помутневшего от отсутствия протирания окна мутными разводами падал под ноги, тщетно пытаясь противостоять окружающему мраку.
Резко пахло кошками, отсыревшими газетами и пережаренным луком. Из-за смутно проявляющихся на площадке дверей квартир слышались чьи-то голоса и разговоры, где-то громко бубнил телевизор, его звук перемежался с надсаженными криками и шумом музыки на втором этаже.
По мере того, как глаза постепенно привыкали к теперешнему освещению, темнота начинала