манере – прикинуться тупым, просто затем, чтобы одержать верх в споре.
Меня от него трясет. Я рассказал ему о своей последней теории, что он и все, кого я знаю, – это частицы меня, которые я от себя отделяю, чтобы населить космос, который на самом деле состоит из меня одного. Роберт посмотрел на меня, расплывшись в глупой улыбке.
– Поздравляю, Питер! – и он тепло пожал мне руку.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Наконец-то ты допер! Я все думал, сколько тебе понадобится времени. Ну конечно, и я, и Салли, и вообще все – просто обрывки твоих мыслей. Когда ты не думаешь о нас, мы не существуем.
Думаю, он это делает, исключительно чтобы меня позлить. Но Роберт не унимался. Значит, все мои знакомые думают и говорят как я, потому что они – это я и есть.
Одна из причин депрессняка Роберта кроется в том, что, пока я о нем не думаю, он не существует. Он сказал, что это чудовищно – чувствовать себя таким «мерцающим» существом, которого то включают, то выключают из существования. Придурок хренов! Это один из его идиотских параноидальных выкрутасов. Я всегда знал, что он обожает постебаться.
– Ты мог бы заставить меня выделывать и что-нибудь поинтереснее, – сказал он. – Я – всегда пожалуйста.
– Ты так говоришь, лишь бы достать меня.
– Это ты так говоришь. Но на самом деле стоит тебе захотеть, и ты можешь заставить меня сказать, что я – не проекция твоего сознания.
– Хочу, чтобы ты сказал, что ты – не проекция моего сознания.
Он пожал плечами:
– Ладно, я не проекция твоего сознания, но я так говорю только потому, что на самом деле я проекция твоего сознания.
(ГОВНЮК!)
Перед уходом он оглянулся и торжественно посмотрел на меня:
– Пожалуйста, думай обо мне почаще. Мне действительно чертовски нравится быть одной из твоих мыслей.
– Когда я увижу тебя снова?
– Когда у тебя возникнет потребность увидеть меня. Так или иначе, Роберту надо было в универ, чтобы зарегистрироваться, а я отправился в свою школу. Там я сел на стену и стал наблюдать, как ребятишки играют на площадке, чувствуя себя при этом сексуальным извращенцем. Время от времени один из малышей прерывал игру и с любопытством на меня поглядывал. О чем дети думают, когда играют? Думают ли они, что в игре есть какая-то польза? Детские игры – похожи ли они на игры в том смысле, который вкладывают в это понятие взрослые, – такие, как покер или крокет? Понятия не имею; так или иначе подобные вопросы не входят в тему моей диссертации. Моя диссертация называется «Аспекты ритуализованного поведения в детской игре», но Майкл предупредил меня, что даже в таком виде тема слишком широкая и рано или поздно ее придется сузить.
После первой перемены я отправился в кафешку на углу и привел в порядок свои первые заметки. Потом я вернулся на площадку и во время второй перемены сделал еще кое-какие заметки. Уже начинаю ощущать себя настоящим социологом,