хозяйке деньги за прокорм, платит дворовым девкам за стирку портов и рубах.
– Прости, батюшка, служба, – ответил сын.
– Ладно уж. Садись. Ненилушка, дай ему ложку.
Михайла скинул шубу, которую Марья тут же вынесла в сени, и Деревнин невольно улыбнулся: сын вырос славным молодцом.
Сын же глядел на отца с некоторой тревогой: что, когда приискал невесту и велит завтра же – под венец?
Жениться Михайла желал, в его годы надобно, чтобы жена ждала со службы и от стола уводила в опочивальню, на чистую постель, а не тискаться по чуланам с беспутными дворовыми девками. Да только отцовский замысел он знал – непременно взять невесту из такой семьи, что поближе к Борису Федоровичу. Красавицу Деревниным не отдадут, а постараются сбыть с рук воронье пугало.
В Кремле Михайла нагляделся на красивых девок, особенно когда они, собираясь в храм на службу и в крестный ход, наряжаются во все лучшее. Забава была у приказной молодежи – глядеть на такой крестный ход с высокого крыльца, перемывая девкам и их родне косточки. Девки и женки про то знали и норовили проплыть со смиренным видом, опустив глазки; как знать, кто из этих веселых обалдуев окажется вдруг женихом.
Михайла еще никого себе не приметил, а отцовской воли побаивался.
– Марьюшка! Куда ты запропала, садись! – крикнул Деревнин. – Архипка! И ты садись.
– Это что еще такое? – спросил Михайла про Архипку.
– Хочу на службу к нам в приказ определить, а пока вот откармливаю, – отшутился подьячий. Потом он благословил трапезу и все же рассказал про Архипкин подвиг.
– А что, батюшка, может, отрок на Земском дворе и впрямь пригодится. Грамоте знает? – спросил сын.
– То-то и оно, что ни в зуб толкнуть.
Архипка покраснел.
Как следует поев, Михайла, по отцовскому примеру, расслабил пояс.
– Ты у нас ночуешь? – спросил Деревнин.
– Да. Хочу две рубахи взять, да портов две пары, да подушку – Семеновне обещал.
Семеновна была матерью его друга Никиты.
– Что ж, у Вострых подушек мало?
– У них дед болеет, сидеть может, лишь подушками обложившись.
– Поди, уж на ладан дышит… – Деревнин вздохнул, деда того он знал очень давно, сам был парнишкой, а Вострый уже бороду с проседью носил.
Михайла развел руками – похоже, дело шло к панихиде.
Женщины убрали со стола, Марья выдала Архипке его войлок, выдала тулуп – укрыться, когда ближе к утру печка остынет, парнишка лег в самом теплом месте и стал слушать беседу старших.
– А теперь расскажи, чадушко мое ненаглядное, кто поселился на Крымском дворе и для чего те люди приехали, – потребовал Деревнин.
– Они, батюшка, киргиз-кайсаки, вроде ордынцев, да не совсем, – несколько удивившись, ответил сын.
– А какой веры? Муллу с собой, чай, привезли?
– Муллу привезли. Он с нашим, московским муллой сошелся. Нашего к нему пускают, а его со двора – нет, не выпускают…
– Как,