краем уха слышала от соседей, что батюшка мой раньше жил в другом месте и вел крайне скудную жизнь, но однажды подался в город. Там ему дали-подали, что-то придумал и разбогател… неожиданно. Вернулся домой, сюда переехали. Стал таким прижимистым, мнительным, такой скверный характер сложился у него, что потихоньку все отказались с ним знаться. Сколько себя помню, он день-деньской, как за язык подвешенный, все зудит и зудит. Все ему неладно, да все нехорошо. Я уже свыклась.
Между прочим, по моим годам давно должна быть замужем, да, как видишь, засиделась в девках. Отец сразу дал понять всем будущим женихам, что приданого за мной никакого нет. Все равно, поначалу многие сватались. Это насторожило батюшку. Ему все казалось, что стоит только зятю будущему переступить порог нашего дома, как он сразу же постарается избавиться от вредного старика и все богатство его заберет. Вот он под любым предлогом и отказывает сватам.
Шушукаются, что ненасытная жадность его мать мою загнала на тот свет. Она умерла, я была еще совсем махонькой, поэтому и не знаю, какой была моя мама. Наверно, добрая и красивая. Если бы ты знала, как мне ее не хватало. Недаром говорят, при солнце тепло, при матери добро.
Отец никогда не баловал меня. Все больше криком подгонял к работе да тумаками. Каждым моим шагом недоволен был. Хотя, может, это у него любовь такая ко мне, своей дочери. Не знаю…
Всю жизнь живем за высоким забором, прячась от любопытных глаз соседей. Собака у нас лютая, разорвёт каждого, кто насмелится переступить за калитку. Сколько себя помню, живем взаперти, вдвоем. Скукотища…
― А что, и, в самом деле, у батюшки твоего много золота припрятано.
― Никогда не замечала: вроде живем, как все. Да мне и не нужны его тайны, не любопытна я.
Хима охватила коленки руками, прижала к себе, уткнувшись в них подбородком, прошептала мечтательно, – мне бы замуж… хоть бы за кого – ни будь… мальчика родить, или, может, девочку. Наскучила жизнь эта одинокая. А ребятишки – это же такое счастье! Ты даже не представляешь себе, какие они! Я часто подглядываю за соседскими. Это такая прелесть! Так и хочется прижать к себе и зацеловать. Не веришь, все, что у меня есть сейчас, не раздумывая, отдала бы за одного такого малыша. Уж я бы его лелеяла, я бы его так любила! – улыбнулась грустно. – Хотя, что у меня есть…– отвернулась, слизнув непрошенную слезинку. – Посему, суждено мне век свой с родителем делить.
― А разве жена не идет в дом мужа жить после свадьбы?
― Идет, конечно, только отец совсем ветхий. За ним уход, как за малым дитём нужен, поэтому он все равно со мной останется.
― Говоришь, стар отец.
― Еще какой, от болезней согнулся дугой, колотит его всего лихорадка денно и нощно.
― Умрет скоро, вот и сможешь замуж спокойно выйти.
― Типун тебе на язык, – замахала Хима руками, – грех такое говорить. Пусть живет себе еще хоть сто лет!
― Да ну его, – рассмеялась в ответ подруга. – Уговорила, пускай живет. – Увидела Мая.
― Отчего столько веселья, – подошел к ней, подал