Давно.
– А ты? – жилистый обернулся к парню, сидевшему напротив и тоже не поднявшему руки, а потом к следующему; как-то незаметно смирившись с тем, что жилистый имеет право задавать вопросы, ему отвечали. Трое, как Юстин, не помнили своих матерей, у одного мать была маркитантка в обозе, а у еще одного мать была крестьянка, нарожавшая мужу одиннадцать детей, и все, минуй нас несчастье, живые-здоровые…
– Братишки, – с нехорошим смешком сказал тонкогубый вестник несчастья. – Ну и рожи, покусай меня эльфуш. Что, и этот, – он кивнул в сторону тучного юноши, – и этот тоже – мой брат?
И щелкнул пальцами, будто сбрасывая со стола домохранца – жест, означающий крайнее презрение.
– У меня отец охотник, – тихо сказал Акир.
– Ага, – хмыкнул тонкогубый. – Расскажи это той жирной жабе.
Юстин сжал виски ладонями, но легче не стало. Он понял, давно понял, о чем говорили жилистый и тонкогубый. Он понял – и даже поверил.
Рекрутчина, вороны, страх. Вот что вспоминается при слове «Краснобровый».
«…Я брошу монетку, и никто не знает наверняка, как она упадет. Если выпадет мертвый князь…»
Дед – знал? Вряд ли.
– Понимаешь, – сказал Акир жилистому, очень серьезно сказал, без тени рисовки. – Я лучше буду верить своей матери, нежели какой-то жабе. Может быть, ты поступил бы по-другому – твое право…
Юстин понял, что незаметно для себя теребит пластырь на руке и уже треть его раздергал бахромой.
– Да сколько хочешь, – равнодушно отозвался жилистый. – Верь… Только вопрос весь не в том. Вопрос, братишки, вот в чем – на кой ляд нас собрали? В бане попарить?
– Прикончить, – с непонятным удовольствием сказал тонкогубый. – Так всегда делается. Когда свергают князя, то и детишек всех под нож – чтоб, значит, диначтию сменить начисто.
– Династию, а не диначтию, – шепотом сказал Юстин.
– Чего? – тонкогубый прищурился.
– Династию, – сказал Юстин. – А не диначтию.
– А ты откуда знаешь, ублюдок?
– От ублюдка слышу, – Юстин даже чуть-чуть усмехнулся. – Говорят, «Золотарь трубочиста пятнышком попрекает».
– Ты, может быть, даже грамотный? – после паузы поинтересовался тонкогубый.
– Может быть, – сказал Юстин.
– А-а, – тонкогубый отвернулся, будто потеряв к Юстину интерес.
– Ребята, – сказал Акир, окончательно растерявший всю свою браваду. – Ребята… Ну не может так быть. Не бастард я. И ты, – он ткнул пальцем в того парня, чья мать была крестьянкой и вырастила одиннадцать здоровых детей, – ты тоже… И ты, – Акир обернулся к Юстину. – Что же ты веришь так легко, что твоя мать…
И Акир запнулся. Смуглое лицо его сделалось медным из-за прилива крови.
– А то ты не знаешь, как это бывает, – сказал в наступившей тишине веснушчатый парень лет двадцати. – К нам на хутор Краснобровый ездил, как к себе домой. Кто из девок понравится – готово, родителей не спрашивает и колечек не дарит, тут-таки и свадьба на один день…
Акир замотал головой:
– Нет.