голос звучит приглушенно немного не так, как обычно. Губы горячие и сухие. Как у тяжелобольной.
– Скажи, ты хоть немного любишь меня? Хоть немного дорожишь мной? – спрашивает Ирина тихо.
– А ты сомневаешься? – в свою очередь интересуется директор.
– Сомневаюсь… немного, – признается она, опустив свои прекрасные глаза.
– Что ты, глупенькая! – успокаивает Василий Петрович. – Разве ж я приезжал бы к тебе, если б ты мне была не нужна? Подумай?
– Подумаю…
Утром директор уходит, пообещав появиться в обед. «Не подведу на сей раз, – думает он. – Обязательно приеду к обеду, пусть хоть потоп! Нельзя так часто огорчать Ирину, она и так сама не своя».
Двенадцать двадцать. Василий Петрович у подъезда Ирининой девятиэтажки. Толпа народу. Полицейский «Ланос». Под стеной чье-то тело, прикрытое мешковиной.
– Что случилось?
– Девочка с крыши спрыгнула, – бабушка в льняном платке вытирает глаза.
Из-под мешковины выглядывают ноги самоубийцы. Белые носки с красной вышивкой.
Директор отворачивается и идет к подъезду.
Стоп! Белые носки с вышивкой! Василий Петрович почти подбегает к трупу, рывком отбрасывает мешковину… Он не ошибся.
– О Боже!
Пошатываясь, на ватных ногах, Василий Петрович поднимается в квартиру Ирины. Здесь, как всегда, чисто и уютно. Ощущение такое, вроде хозяйка только что вышла – на минутку – и сейчас возвратится.
– Господи! Господи! Ну почему?!
Директор, как подкошенный, падает в велюровое кресло и закрывает лицо руками. Как теперь жить – он не понимает.
– Что тебя толкнуло на это, девочка? Разве я тебя не любил?! Я же только и жил что тобой! Зачем ты со мной так жестоко поступила?
Василий Петрович долго сидит, вперив взгляд в никуда.
Улица. Труп все еще под стеной дома. Люди. Галдеж.
Василий Петрович бредет, сам не понимая куда. Ну почему, почему тогда старлей не выстрелил? Почему?! Вот сволочь!
На работе в тот день директор уже не появляется. И дома тоже. Он лежит на диване в своей двухкомнатной квартирке. Лежит, не шевелясь, словно мертвый. Выплакаться бы. Но слез нет.
На другой день Василий Петрович сидит в своем кабинете – осунувшийся, понурый, почерневший лицом. Смотрит в пол. Светлана что-то звонко тараторит. Директор ничего не слышит.
– Обними меня, прижми к груди, – вдруг приказывает он секретарше. – Крепко, крепко! Слышишь?
Светлана глупо ухмыляется. Что это с шефом? Но подходит, обнимает за шею.
– Дверь не закрыта…
– Плевать! – рявкает он надорванным голосом. – Ты нужна мне сейчас не как женщина. Ты нужна мне как мать.
Секретарша стискивает его шею крепче. И только теперь по небритым щекам директора начинают катиться слезы – крупные, как горошины, и мутные, словно болотная жижа.
Василий Петрович появляется дома намного раньше обычного. Только три пополудни. Он сидит за столом на кухне,