Прерванный поцелуй. Юрий Бычков

девятый класс

      По годам и десятилетиям ступая, словно по лестнице, изредка вспоминаю, как в свете рампы, фактически ничего не видя перед собой, стоял и отрывисто, страшно волнуясь, бросал слова в зрительный зал, сплошь состоящий из людей, знавших меня не один год. Зал напряжённо вслушивался в то, что внушал седоусый полковник, подозрительно похожий на некоего старшеклассника, по субботам исправно являвшегося в дом культуры на танцы. Удивительное дело, зал не протестовал – не шикал, не выкрикивал «ату его!», не топал ногами, не обсуждал вслух это вызывающее появление на авансцене преображённого в воинского начальника Юрку Бычкова. После первых же слов монолога Очерета (их несколько в пьесе «Слава», и как я их выучил, знал на память, сие непонятно мне сегодня) зал замолк и каменно молчал, пока я терзал его не слишком лёгким для восприятия текстом:

      Очерет:

      Ночью по склонам бродила гроза,

      Свергая скалы, деревья ломая,

      Лавина нависла, как туча, грозя

      Гидростанции «Первое мая»

      И поселку рядом, когда

      На него половина горы

      Двинется глиной и камнем рыжея.

      Да, только взрыв, немедленный взрыв

      Может рассеять это движенье.

      Взрыв! И его произвести

      Поручено нашему институту.

      Время рассчитано до минуты.

      Сразиться с природой слепою, седою

      Одиннадцати придётся из вас,

      Вы к ней подползёте, проникнете в щели.

      Ну, а потом, а потом аммонал

      Лавину свернёт и швырнёт в ущелье…

      Оказавшись в октябре 2008 года на Этне, узнал, что таким же взрывным способом итальянцам в 2001 году удалось повернуть раскалённую лаву, которая грозила городу на склоне вулкана.

      За первым, ключевым, монологом по пьесе следовал поиск Очеретом ответа, кому возглавить операцию по подрыву лавины: Николаю Маяку или Василию Мотылькову?

      Исполнители ролей двух инженеров-подрывников занимают в реальной жизни высокие должности, они к тому же вдвое старше меня. Произносить монолог, в котором речь идёт о жизни и смерти сотен людей, судьбе электростанции, вести беседы, выясняя нравственную готовность к полноценному выполнению задания, можно только, что-то существенное имея за душой, опираясь на собственный жизненный опыт и нравственный багаж. Чем я располагал к тому времени? Что позволяло быть, а не казаться убедительным?