небес слетает он, как ангел, зато дерется он, как черт, – пробормотал Иван Алексеевич старую присказку про десантника и, тяжело вздохнув, тронулся в обратный путь.
По дороге он опять обдумывал идею окончательно переселиться в лес, которая казалась ему все более заманчивой. Времени до осенних дождей и холодов было еще хоть отбавляй, что позволяло наладить какой-никакой, пусть самый спартанский, быт и сделать запасы на зиму. А что? Ведь это ж подумать только, что бывает такое блаженство: на многие километры кругом только деревья, птицы, лесное зверье и ни одной, ну, ни единой человеческой рожи!
Оставалось только расплатиться по счетам. Майор Твердохлебов – не какой-нибудь там шаромыжник, а советский офицер. А советский офицер всегда вовремя и сполна отдает долги и никому не позволяет плевать себе в физиономию. И еще: сам погибай, а товарища выручай. А если выручить не удалось, хотя бы отомсти тем, кто виновен в его смерти…
Иван Алексеевич уже начал платить по длинному счету, который весь, до последней запятой, хранился в его памяти. То, что было блестяще начато в центре Москвы, а затем аккуратно и вполне логично завершено на Каширском шоссе, являлось только первым в длинной серии запланированных платежей. Всех деталей плана Твердохлебов не знал, да его это и не интересовало: в начавшейся шахматной партии он был не игроком, а всего лишь фигурой, хотя и крупной. Пожалуй, он был ферзем, который только что взломал оборону противника, снеся с доски несколько черных пешек. Это было проделано блестяще, и теперь белый ферзь отдыхал на запасной позиции, ожидая, когда опять наступит его очередь сделать ход. Шахматы – великая игра, и главная ее прелесть заключается в том, что короля в ней не уничтожают физически, а загоняют в крысиный угол, откуда нет выхода, и вынуждают позорно капитулировать. Не так давно, что-то около полугода назад, мат поставили Сергею Сухову, и теперь его бывший командир твердо намеревался проверить, так ли хорош игрок, который это сделал.
Он прошел мимо тропинки, в конце которой из кустов выглядывали металлическая сетка ограды, распахнутая настежь калитка и шиферные крыши дач. Идти через поселок ему не хотелось – это означало встречаться с людьми и, быть может, даже поддерживать какие-то никчемные разговоры. Например, про грибы – что вот-де, погода стоит, казалось бы, самая что ни на есть грибная, и рожь уже вышла в колос, а белых все нет как нет, да и сыроежки что-то не торопятся…
Описав длинную дугу лесом, Твердохлебов вышел к заброшенному пионерскому лагерю. Утонувшие в кустах и березовом молодняке двухэтажные корпуса из силикатного кирпича слепо таращили пустые оконные проемы. Все, что можно было из них выломать, было выломано; все, что можно было уволочь, давно уволокли. Кто-то не поленился вырыть из земли даже силовые кабели и трубы – не только водопроводные, но и, черт возьми, канализационные, и теперь среди высокой травы тут и там опасно зияли до половины заполненные тухлой стоячей водой, заваленные мусором траншеи.
Он шел,