в России возможно только сверху, по ее инициативе, и увещевала себя, а затем и нас, что мы для любого изменения сами не созреваем, что народ в России всегда именно такой, как его и хочет видеть власть? Да неужели поколения наших великих собратьев, веривших в другую Россию, живших и умиравших ради ее свободного будущего, достойны таких слов? И какая Россия – закостенелая параличом властной вседозволенности или свободная духом и помыслами, та, что называла себя народнической, или другая, стремившаяся стать народоправской, – и есть подлинная Великая Россия?
⠀
⠀
Двадцать шестого июня 363 г. н. э. близ Ктесифона от тяжелых ран, полученных в бое с персами, умирал римский император Юлиан II. Страшные муки раздирали его тело, но душа будто заблудилась впотьмах и все не могла найти себе исход. Все свое недолгое правление Юлиан посвятил безуспешной борьбе с христианством, которое уже было на тот момент официальной религией империи. Он вновь и вновь задавался вопросом и все никак не мог найти ответа: что в этом противоборстве христианских иерархов иного, более просвещенного, нежели в римской религиозной терпимости, в поклонении языческим богам? Чем эта философия, столь радикальная и непримиримая, лучше философии неоплатонизма, столь усердно ею отвергаемая? В чем великая сила этой секты и их учителя, галилеянина Иисуса?
Железные прутья, казалось, пронимали все тело, каждый шорох отдавался агонией, зрение туманилось и расщепляло мир на неясные, обрывочные куски. Что толкало людей в костры, на кресты распятий, на арены с дикими животными? В чем черпали они силы своего фанатичного упорства, своей безумной уверенности? Как могла кучка плебеев пережить гонения, чтобы затем сокрушить великий Рим? Какая сила могла противопоставить себя священной власти императоров?
В полузабытьи предсмертных стенаний Юлиан уже не видел своей палатки, лекарей и соратников. Его неумолимой силой затягивал слепящий белый поток, его руки опутывали какие-то спруты, так что он уже не мог шелохнуться – они вонзались в грудь и выдирали оттуда его жизнь, медленным огнем опаляли его кожу. И тут его распадающееся сознание сотворило последнюю ясную мысль: вдруг все это есть, вдруг все это правда? Вдруг возможен иной конец, и стоит только поверить и раскаяться? Вдруг воскрешение, пусть неземное, в другом мире и другом состоянии возможно? Вдруг есть другой исход, кроме тления? И чем может быть сила, способная спасти человека, если даже сила императора бессильна перед смертью? Что это за сила, которая смиряет людей, уничтожает между ними неравенство, как не сила веры в спасение?
В груди загорелась ярко какая-то исполинская мощь. Теперь нестрашно стало идти в пасть льву или под гвозди распинающих, потому что внутри теперь был свет всеобщего единства и равенства – свет небесной свободы. Свет нашей веры в спасение Иисуса Христа! Император последним сплочением воли приподнял руку и захрипел: «Ты победил, галилеянин!».
Так