здешние крестьяне не дураки растащить, что река к берегу прибьет. Эй, Верзила! Неси веревки, мешки, захвати обе лопаты. Может, корабль на воду спихнем, если не сильно поломан.
Как ни были путники потрясены пережитой опасностью, никто не отказался идти к выброшенной на мель «Шустрой красотке». Когда отступает смерть, будничные заботы набрасываются на человека прямо с остервенением.
Высокий, плечистый раб принес все, что было велено. Люди, превратившиеся из спасенных в спасательную команду, принялись разбирать веревки и мешки.
– Хоть лепешек возьмите! – Длинное, с квадратным подбородком лицо Дагерты хмурилось. – А лучше послали б Верзилу гонять чужаков от лодки, а сами поели бы по-людски!
Гости разом загомонили: им, мол, кусок в рот не полезет, пока не узнают, кого река обобрала дочиста, а кому удастся вернуть хоть что-то из своего добра. Хозяйка махнула рукой – мол, как угодно! – и велела растрепанной девчушке-служанке уложить в холщовый мешочек лепешки.
– И я пойду! – сообщил из-за спины Кринаша властный голосишко. Не попросил разрешения, просто поставил старших в известность.
– Да куда ж ты, сыночек! – всплеснула руками Дагерта. – Не покушал, и от реки холодом тянет!
– Пусть идет, – вступился за своевольного мальчишку отец. – Все равно из дому сбежит и за нами увяжется. А так хоть у меня на глазах…
Кринаш замолчал, оборвав фразу. Застыл, напрягся, словно матерый котище, заслышавший под лавкой подозрительное хрупанье. А затем грозно выдохнул:
– Ну, я ж его!..
И ринулся в распахнутую дверь сарая.
Послышалась возня. В дверь, протестующе кудахча, вылетели две возмущенные курицы. Наконец появился хозяин, волоча за шиворот упирающегося тощего, востроносого человечка, к потрепанной одежде которого пристало сено.
– Я тебе, зараза, покажу, как от меня прятаться! – приговаривал Кринаш.
– Я от троллей! – визгливо оправдывался востроносый. – Я не привык! У меня тонкая натура! Я не могу работать, когда вокруг чудовища!
– Врет! – отозвалась с крыльца Дагерта. – Он на пару со своей тонкой натурой еще с утра от меня запрятался. А то б я его хлев чистить отправила.
– О боги! – воззвал человечек в небеса. – Служителя высокого искусства – чистить хлев?! Да мои картины украшают дворцы и замки трех стран!
– Тогда почему мой постоялый двор до сих пор не украшает вывеска? – взрычал Кринаш. – Другие, у кого денег нет, не ленятся честно отработать ночлег и еду, а этот… Я же ясно-понятно сказал: намалюешь вывеску – и мы в расчете!
– «Намалюешь»… О Безымянные, вы это слышите?!
– Что ты с ним нянчишься, с прохвостом? – вознегодовала хозяйка. – То ему солнца мало, освещение неправильное, то сыро – краски, мол, не так ложатся! Врет он все, Кринаш, никакой он не художник. Спер где-то кисти-краски, а рисовать не умеет.
От такого оскорбления человечек онемел, запустив длинные пальцы в растрепанные светлые волосы.
– Не