он проживал где-то на этих землях, вел отшельнический образ жизни в скромном жилище на отдаленном пике к югу.
Если верить словам Норбу, это был человек с таинственным прошлым, совмещающий в себе противоречивые вещи. Владея в совершенстве уникальной техникой смертоносного боя, он одновременно практиковал праведный путь монаха.
Как ему удавалось вмещать в себя два абсолютно разных мира – невозможно было представить, но это не могло не восхищать, и меня неудержимо тянуло найти эту вершину.
Я очень надеялась, что этот человек – не легенда, что он действительно существует. Отсутствие информации о нем не пугало: все, что хотелось бы знать подробнее – где находится его хижина. Ориентируясь на слова могильщика, ясно было одно – путь был не близкий и опасный.
У меня не было сомнений, что я разыщу пендекара – сомнения были в другом: захочет ли он принять меня к себе в ученики?
Я полагала, что трудный путь будет мне в помощь: мастер не сможет прогнать меня сразу после длительного восхождения, а это значит – у меня будет шанс объясниться и уговорить его поделиться всем, чем он владеет.
В тот момент я не могла и предположить, что мастер уже знал о моем будущем визите…
Матушка Аглая, конечно, была против моего ухода, но она меня понимала…
Вечером, в последний день моего пребывания в монастыре, мы не пошли ужинать, а решили устроить прощальное чаепитие у себя в комнате, испросив на это разрешение у Самдинг.
Аглая после обеда ушла на кухню, сказав, что сама все приготовит к чаю, а я сложила вещи, навестила нескольких монахинь, с которыми была в добрых отношениях, попрощалась с ними и подарила сувениры.
Ближе к вечеру, когда чай был уже готов, в комнату вернулась матушка. Она принесла какой-то сверток и две корзинки, от которых пахло давно забытым и таким аппетитным запахом, что я раз за разом втягивала носом этот аромат и не могла дождаться ее команды: «Мой руки – и за стол!»
Но матушка начала со свертка.
– Это тебе на зиму, а то из старых ты, поди, уже выросла, – сказала она, доставая из свертка свитер, шапочку, шарф и две пары шерстяных носков.
За годы жизни в монастыре я сносила множество носков, свитерков и шапочек. Часть из них привозил Лео, но в основном их вязала Аглая. Она могла весь вечер рассказывать мне о соперничестве Рима и Карфагена или об открытии русскими мореплавателями Антарктиды, и одновременно из-под ее спиц выходили обновки для «ее девочки». Скорость, с которой она вязала, была поразительной: вечером она доставала спицы и привезенную кем-то шерсть, а утром – я уже примеряла обновку.
В этот раз матушка превзошла самое себя: свитер, шарфик и шапочка не вызывали у меня никаких других эмоций, кроме восторга. Небесно-голубой цвет напомнил о плюшевом слоне, которого мне подарил в детстве отец, а прислонившись щекой к шарфу, я будто провалилась в нежные мамины объятия.
Аглая сейчас была волшебным проводником между этих двух миров…
Я захотела все