полтора месяца после визита Мейер, 20 ноября 1948 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение «поручить МГБ СССР немедля распустить «Еврейский антифашистский комитет», так как, как показывают факты, этот комитет является центром антисоветской пропаганды и регулярно поставляет антисоветскую информацию органам иностранной разведки. В соответствии с этим органы печати этого комитета закрыть, дела комитета забрать. Пока никого не арестовывать».
Вскоре табу на аресты было снято – в конце 1948 года были арестованы И.С.Фефер, В.Л. Зускин, Д.Н. Гофштейн. В середине января 1949 года – Б.А. Шимелиович и И.С. Юзефович, а с 24 по 28 января – Л.М. Квитко, П.Д. Маркиш, Д.Р. Бергельсон, академик Л.С. Штерн, И.С. Ватенберг, Ч.С. Ватенберг-Островская, Э.И. Теумин.
Начались аресты и других лиц, связанных с ЕАК. Всего было арестовано 431 человек, из которых 217 писателей и поэтов, 108 актеров, 87 художников, 19 музыкантов.
Очевидно, что основанием для взятия под стражу была не национальность, а принадлежность этих лиц к комитету, деятельность которого вызывала у МГБ довольно ясные опасения. Даже в 1955 году Генеральный прокурор СССР Р. Руденко в записке по поводу реабилитации председателя ЕАК Лозовского (сменившего в 1948 году погибшего С. Михоэлса) отмечал: «Проверкой установлено, что некоторые руководители Еврейского антифашистского комитета из националистических побуждений пытались присвоить комитету явно несвойственные ему функции, вмешиваясь от имени комитета в разрешение вопросов о трудоустройстве отдельных лиц еврейской национальности, возбуждали ходатайства об освобождении заключенных евреев из лагерей, в своих литературных работах допускали националистические утверждения и т.д. Эти неправильные действия объективно приводили к тому, что еврейские националистические элементы пытались группироваться вокруг Еврейского антифашистского комитета».
Итак, визит Голды Мейер катализировал и резко обнажил противостояние интересов евреев и советского государства. Оказалось, что после создания государства Израиль советские евреи, хотя и далеко не все, будут колебаться, если возникнет вопрос, ради кого жертвовать своей жизнью – ради СССР или Израиля и, может быть, даже предпочтут Израиль.
Такая постановка вопроса требовала немедленного удаления евреев из властных, и идеологических структур, а также научных верхов. Нет, это не значило, что советские евреи были хуже других народов, – вопрос стоял о верхушке советских евреев, о тех, кто присвоил себе право говорить от имени советских евреев, тех, кто внедрял в сознание советских евреев идеи их исключительности.
Скорее всего, отношение евреев к Израилю и лично к Голде Мейер интересовало Сталина и Маленкова меньше всего. Но то, насколько евреи оказались организованы, и кто оказался в первых рядах встречающих, зародило подозрение. Была отдана отмашка на тщательную проверку. Оказалось, что в партии (и не только в ней, но и в армии и т.д.) вызрела мощная политическая группировка, тесно спаянная между собой и имеющая