нашей жизни. Н.М. рассказал, что отец его жены был репрессирован и расстрелян в конце тридцатых годов. Моему удивлению не было предела, поскольку я был уверен, что в КГБ не берут тех, чьи родственники или родственники родственников были осуждены.
То время – начальный период разоблачения сталинщины – позволяло свободнее думать и высказываться. И даже на фоне общего «полевения» речи моего друга казались волнующими, дерзкими, предвещающими какое-то совсем новое и действительно светлое будущее.
И вот мне предложили перейти на работу в КГБ.
Посоветовался с И.Ф. Шпедько, который был в ту пору заместителем заведующего ОЮА. Иван Фаддеевич сказал: «Это большая честь. Соглашайтесь!»
Разведшкола
Сто первая – так именовалась разведывательная школа, впоследствии преобразованная в Краснознаменный институт КГБ имени Ю.В. Андропова.
Впервые в жизни размещаюсь в общежитии. В двухэтажном деревянном доме довоенной постройки начинают ветшать стены, кое-где немного прогибаются полы, но тепло и уютно зимой, а весной в окна стучатся ветви сирени.
В комнате пять постоянных обитателей, все с некоторым житейским опытом, есть даже свой кандидат наук. Мы все поменяли профессию. Домой отпускают только по субботам с возвращением к утру в понедельник.
Учеба кажется несложной. Самое трудное – это язык, для тех, кто раньше с ним не работал. У нас такой проблемы нет – впятером владеем девятью языками, есть профессиональная гражданская подготовка. В духе хорошей традиции помогаем в меру своих сил товарищам, которые раньше с языком не работали.
Извечный марксизм-ленинизм. На него отводится очень много учебного времени, и занятия этим предметом напоминают восточный способ молотьбы: привязанное к оглобле животное ходит по кругу по разостланным на току снопам и своими копытами выбивает из колосьев зерна. Каждый из нас уже совершил несколько кругов по вытоптанной соломе, неизвестно, остались ли там какие-то зерна, но бессмысленное топтание продолжается. Здесь не нужно ни сообразительности, ни эрудиции – запомни несколько расхожих на сегодняшний день суконных выражений, следи за передовыми статьями в «Правде» (самое неблагодарное и бесследное для любого ума чтение) и не смущайся. Марксизм-ленинизм в тогдашней трактовке был предельно далек от науки. Его клишированные формулы и понятия имели характер ритуальных заклинаний, что-то вроде ежедневного и ежечасного подтверждения лояльности. Каждое учебное пособие даже в нашем, весьма специальном, учебном заведении начиналось с благочестивого тезиса о классовом характере разведки. (Время, когда классовый характер приписывался физике, биологии, математике, уходило медленно. У нас медленнее, чем у других.)
Лекции по марксизму и время, отводимое на подготовку к семинарам, давали, однако, прекрасную возможность читать в свое удовольствие то, что тебе нравится. Народ в нашей комнате подобрался непьющий, интересующийся жизнью, читающий,