нового дня, на осмысление и анализ дня минувшего. Такая вот древняя женская магия. Матвей знал это и, принимая, включался в так нужный ему сейчас ритм.
Наконец Светлана Николаевна сняла последний оладушек, положила на тарелку и присела на табурет. Вытирая руки полотенцем, внимательно посмотрела на слегка осоловевшего Матвея.
– Похудел как сыночек, кожа да кости…
Матвей усмехнулся, похлопал по округлившемуся животу, иронично протянул.
– Да уж, мам… похудел…
Он откинулся на спинку стула, потянулся. Взгляд его уперся в висящую на стене, среди грамот и дипломов, фотографию отца. Матвей погрустнел. Мать, проследив за его взглядом, опустила глаза. Матвей тихо спросил.
– Как папа?
Светлана Николаевна, как-то уж совсем незнакомо, по старушечьи подперла ладонью щеку.
– Ох-хо-хо, сынок… – так же тихо ответила она, – врачи говорят – на этот раз выкарабкался, но как будет в следующий раз никто не знает… ты когда к нему?
Матвей сгорбился, уставился на свои руки. Затем взял ложечку и начал помешивать почти допитый чай. Магия чудесного утра улетучилась. Все сразу стало слишком резким, громким и тягостным. Сразу вспомнились причины заставившие его приехать- налагающиеся друг на друга, вытягивающие из него последние силы. Болезнь отца, сложности в отношениях со своей семьей, отсутствие смысла жизни, да много еще… Матвей глухо, не поднимая глаз произнес:
– Да сейчас и поеду… позавтракаю и вперед… – он несмело поднял глаза, – мам… я у вас поживу пока?
Мама с легкой грустью посмотрела на него. Вздохнула сочувственно.
– Что, совсем плохо?
Матвей вздохнул и неохотно ответил, глядя в сторону.
– Да не так что бы уж совсем… только нам нужно отдохнуть друг от друга…
Мама слегка наклонилась, ловя его взгляд. Мягко, но настойчиво спросила:
– А Антошка-то как?
Матвей вздрогнул. Этот вопрос разом всколыхнул в нем массу чувств – и обиду, и тоску, и боль, и непонимание. Перед глазами возникла и пропала картинка – маленький, наверное, лет трех Антошка, уронивший на себя детский столик, сидит в углу и тихо плачет. В поднятых на него карих глазенках – неизбывное детское горе. Матвей сглотнул слюну, поднял на мать глаза и, скорее, доказывая себе, чем ей, быстро заговорил.
– Я им денег оставил… там ее мама, родные… не дадут пропасть. А Антошка… я ведь не навсегда, поживу тут, может, работу какую найду… опять же связь есть – по интернету можно общаться… просто мам… там, – он спешил и проглатывал слова, торопясь передать маме всю свою боль, – вообще трудно… работы для меня нет, все косо смотрят – сижу, дескать на шее у тещи… а я не виноват. Культура сейчас никому не нужна, режиссеров как собак нерезаных… а по утренникам работать, душа не позволяет…
Он остановился, наткнувшись на невеселый мамин взгляд. Отвел глаза и глухо закончил:
– Да ладно – справлюсь. Как вы тут поживаете?
Мама