умение передалось в дальнейшем его младшему сыну, взявшему фамилию матери, дабы возродить ее уничтоженный в войну род Турецких. Судьба щедро сводила Михаила с доверявшими ему людьми и, по большому счету, хранила и хранит до сих пор от предательств и «подстав». Так же, как хранила в послевоенные годы Бориса Борисовича, специалиста с высшим экономическим образованием, трудившегося сменным мастером цеха на швейной фабрике. «Денег семье, конечно, не хватало. Особенно, когда потребовалось лечить моего брата Сашу, у которого в детстве обнаружились серьезные легочные проблемы, – поясняет Турецкий. – Консультации у профессора Демидова стоили почти всю папину зарплату. И ему приходилось заниматься «предпринимательской» деятельностью на собственной фабрике. То есть добывать «левый» товар. Папа надевал фронтовую кожанку, прятал под нее, обкручивая вокруг своего худого тела, некоторую фабричную продукцию, ехал к ларечнику у станции «Динамо» и этот «товар» ему сбывал. В цехе работали 38 женщин, которые, конечно, знали или догадывались об отцовских проделках. Но ни одна из них, за долгие годы, не «стуканула» на «несуна» в «компетентные органы». Хотя могли бы это сделать без всякого риска, анонимно. Позвонили в нужный момент на проходную и сказали бы: «Проверьте, там сейчас один «пассажир» в кожанке будет выходить, так у него за пазухой…» Но никто так не сделал. Это ж не реально в нашей стране! К тому же мастер цеха еще и еврей. Но такова сила отцовского обаяния».
Сложнее Борису Борисовичу приходилось с собственной супругой. «Классическая еврейская мама, помешанная на двух своих сыновьях», уделяла внимание мужу «по остаточному принципу». Иногда, сидя в комнате или на кухне, наблюдая за ее домашними хлопотами, адресованными преимущественно Саше и Мише, глава семьи сигнализировал: «Бэла, смотри, я тоже тут есть». «Подожди, подожди…» – снисходительно отмахивалась она. И опять погружалась в материнское беспокойство. «Мама была фанатом моего старшего брата, а потом и моим фанатом, – улыбается Турецкий. – По-моему, она никогда не называла папу хотя бы Боречкой или Боренькой. Обращение «Борис, ну, Борис!» – ее максимальная нежность. Но эти люди прожили 66 лет вместе при полном взаимопонимании. Более того, отец никогда не повышал на маму голос, а вот она могла на него «наехать», если он что-то там не так, на ее взгляд, сделал или как-то недодал любви и внимания детям».
«Родители в моем детстве были заняты выживанием, – продолжает Михаил. – Им некогда было меня баловать. Отец все время работал. Мама тоже. И нянечкой в детском саду, и накатчицей на той же фабрике, где и папа. Это не та ситуация, какая сегодня у моих детей, у которых есть бабушки, дедушки, прабабушки. У меня их не было. Только пожилые родители и старший брат. Но впрочем, без их внимания я не оставался. Отец регулярно брал меня с собой на каток, на лыжные прогулки. Иногда, по выходным, утром, я прибегал к нему в кровать, и он мне пел популярные советские песни…»
Миша, если получалось, папе подпевал, запоминая