йствие
Рассказы Иветты Давыдовой похожи на яркие кусочки мозаики, из которых постепенно складывается картина жизни современной женщины.
Семейные заботы и социальные проблемы, любовь и долг, материнские страхи и нечаянные радости – всё это знакомые, непрерывно сменяющиеся картинки в калейдоскопе судьбы. Героини, как и герои книги, – живые люди, которые совершают ошибки, мучаются сомнениями, а порой попадают в нелепое положение. Но есть среди них и такие, что умудряются и в двадцать первом веке сохранять принципы, усвоенные почти столетие назад, и именно это позволяет им выжить, что бы ни творилось вокруг.
На некоторых страницах без труда узнаются приметы советского времени, другие переносят нас в непредсказуемые девяностые. А то вдруг по воле автора перед нами распахнутся улицы современного Стамбула, и заиграет буйство красок и звуков востока, и дразнящие ароматы пробудят сказочные мечты…
В рассказах Иветты Давыдовой есть искренность, эмоциональность, юмор, а главное – живое дыхание жизни. А это, наверное, и есть главная задача литературы.
Человек никогда не бывает так несчастен, как ему кажется, или так счастлив, как ему хочется.
Bad choices make good stories.
Из неудачного опыта получаются неплохие истории.
Так рождается еврейский анекдот
– У тебя же еврей только отец. А у евреев национальность по матери, – сказали мне однажды.
– Правильно, у нас, у неевреев, национальность по отцу, – согласилась я.
Открытие Америки
В середине 90-х пришла мне пора выбираться из декретного отпуска, и дочку мало-помалу начали приучать к детскому саду. Муж сперва был против моей работы, поскольку достаток в семье был полный. Кому-то «лихие 90-е» и обнищание, а моему мужу, чья предпринимательская жилка пульсировала ещё при развитом социализме, – кооперативное раздолье. К моему супружескому счастью, муж знал цену не только производственному сырью в своём деле, но и университетскому образованию. Порешили на том, что восстанавливаться в профессии я буду потихоньку и главное – без глупостей возвращения в школу. На его пальцах ещё не просохли слёзы, которые он утирал с моего лица каждое утро, везя меня на окраину Краснодара, в конец географии, в школу, где я отрабатывала положенные молодому специалисту три года. Бесконечные педсоветы, унылые учебники, положение иностранного на уровне физкультуры в иерархии школьных предметов, тошнотворные поурочные планы держали меня в состоянии перманентного уныния, которое не проходило даже с выходом в отпуск. От отбывания полного срока того оброка меня спасла зародившаяся дочь – я ушла в декретный отпуск. И вот было решено в школу меня больше не отправлять. Начали обдумывать, как совместить диплом выпускницы факультета романо-германской филологии с зарабатыванием денег. В устные переводчики муж категорически не пускал и вообще был против моей работы в офисе какого-нибудь СП: совместные предприятия с иностранцами открывались в то время повсеместно. Мысли о возможных моих загранкомандировках накрывали его душным полотном ревности, он кривился от боли и страха, словно ему втыкали острый нож в область, называющуюся у медиков эпигастральной. Я не проявляла героизма в борьбе против Средневековых пережитков, но и тягу исключительно к преподавательской деятельности, в которой хотела себя видеть, тоже не выпячивала. Мне льстили мужнины гендерные волнения, и я легла в дрейф по направлению к сетям рекрутингового рынка.
На ловца зверь прибежал достаточно быстро: нам предложили взять в семью студента по обмену, американца.
Стоило нам заикнуться о намерениях, многочисленные друзья и родственники извели нас своим ожиданием. Конечно, мы их понимали: увидеть живого американца было не просто недосягаемой мечтой – мечт таких в головах советских граждан, переживших Перестройку и не уехавших, даже не водилось. Увидеть живого американца стало общей целью.
И началось ожидание. Друзья и родственники, время от времени заезжая в гости, всё чаще справлялись: не передумал ли он ехать? не передумали ли мы его брать? не передумали ли нам его давать?
Нам самим информацию вбрасывали частями. Сперва выдали сроки пребывания: конец августа – середина декабря. Через время – сумму нашего заработка. За постояльца платили подённо и, страшно сказать постсоветскому человеку, – в долларах, в этих заветных фисташкового цвета банкнотах, на которых красовался незнакомый мужик с улыбкой Моны Лизы на одутловатом лице в обрамлении длинных локонов.
Чем ближе дело двигалось к дате приезда, тем чаще заглядывали гости.
Наконец настало время общего собрания принимающих семей. Организаторы прочитали нам краткий курс «их нравов» и раздали небольшие анкеты с крошечными фотографиями юношей и девушек. На нас глянул белобрысый, с щёлками глаз и давно не стриженными жиденькими волосами двадцатиоднолетний Натан Томас