день Женька за продуктами не пошла. Но очередным ранним утром, захватив базарную сумку, она снова отправилась к овощному прилавку по условной при июльской погоде тех мест прохладце.
День только начинался. За прилавком суетился усатый продавец: раскладывал ящики, расстилал клеёнку, устанавливал весы… Он почти завершил ежеутреннее обустройство, как вдруг заметил витринную помидорку на четвёртом дне своей рекламной вахты. Женька перехватила его взгляд. Усатый деловито, как бы между делом, подхватил оплывший водянистый мешочек, чудом удерживавший за прозрачной, как пергаментная бумага, кожицей заметно размякшее содержимое. Бантик плодоножки истончился, поржавел и стал напоминать завиток колючей проволоки. В дальнем углу, по возможности скрытый от глаз, стоял деревянный ящик для отходов. Борта его были вымазаны бурым. Туда и отправились останки помидорки. Влажное пятно её тронного места тоже исчезло под замусоленной тряпкой в ловкой руке хозяина. Под отрывистое пикание радио «Маяк» он встал к весам и взглядом на первого в очереди покупателя начал рабочий день.
Женька была не просто златокудрой фигуристой женщиной средних лет, с зеленоватыми глазами и шлейфом мужского внимания. Она была философом в душе, с двумя неудавшимися браками и двумя разновозрастными дочерями от них. Купив овощей, она возвращалась домой и всё думала про помидорку, и всё сравнивала её историю с судьбой красивой женщины. Дома Женька не удержалась и за завтраком поделилась этими мыслями со своими девочками.
История с КПСС
В эпоху издыхания социализма – самое начало восьмидесятых прошлого столетия – я училась в скромном советском университете. Факультет мой был лингвистический, с трудно произносимым названием «романо-германская филология». У многих делались пустые глаза, когда на вопрос «куда поступила?» я заводила эту песню с припевом. Некоторые же понимающе кивали и улетали мыслями в пространства лёгкой зависти к тому, что я буду знать парочку европейских языков.
Бума английского тогда ещё не случилось. Основные переводческие кадры ковались в московских языковых гигантах. В закрытой от мира нашей стране на периферии с носителями языка было туго. Сюда перепадали жалкие огрызки капиталистического мира: разве что заглядывала редкая официальная делегация, наводившая мосты разноплановых дружб, или какой турист-одиночка, сочувствующий идеям коммунизма, мирно поселялся в местной гостинице «Интурист». Дерзкие заплутавшие вроде Матиаса Руста, что приземлился на Красной площади, или Стива Фоссета на воздушном шаре, упавшего вместе с этим шаром на бескрайние кубанские поля, случились несколько позже. Тогда я уже вовсю трудилась по профессии. А пока я была студенткой, на практику в местном «Интуристе» могли рассчитывать только круглые отличники. Я была не из их числа. Мою зачётку оскверняло слово «хорошо», прописанное против важнейшей из дисциплин того времени –