Духовник царской семьи. Архиепископ Феофан Полтавский, Новый Затворник (1873–1940)
всех, чтобы этим заявить свою свободу. Он преднамеренно неряшливо одевался, отпустил такую же неряшливую бороду и длинные волосы. В общежитии он, вопреки правилам, ложился на постель в неурочное время, да еще и обутым.
Обо всем этом стало известно инспектору академии. И однажды, когда этот нарушитель порядка лежал на постели, в дортуар вошел архимандрит Феофан. Тот продолжал лежать, надеясь, очевидно, вызвать бурю гнева. Но архимандрит спокойно спросил его:
– Почему вы в неурочное время находитесь в спальне и, вопреки правилам, лежите на постели?
– Лежу, потому что хочу!
– Вы, может быть, больны? Но надо снять обувь…
– Мне так удобней… А о моем здоровье не беспокойтесь!
– Отчего вы так себя ведете?
– Как это «так»?!
– Вы отпустили лохматую бороду и такую же шевелюру!
– А вы для чего отпустили?
– Монаху так положено законом Церкви. Я и подчиняюсь закону и советую вам подчиняться общим для всех правилам.
– А я никаких правил и законов не признаю, кроме моего желания: хочу, и все!
– А вы подумали, что каждый истинный христианин не может рассуждать, как вы, он не имеет права следовать своему «хочу» и «не хочу», а только тому, что повелевает нам Бог, Господь наш Иисус Христос?!
После этих слов наступило молчание, и архимандрит удалился. Грубиян, очевидно, ждал административных мер, чтобы прославиться как невинно пострадавший. Но таких мер не последовало.
В этом случае архимандрит Феофан проявил себя как подлинный, настоящий монах. Он снес дерзкую грубость вообразившего себя героем студента, отказался принять административные меры воздействия, даваемые ему положением инспектора Духовной академии, кротко принял вызывающее поведение дерзкого, ведь Господь Иисус Христос, Божественный наш Спаситель, сказал: Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю (Мф. 5, 5).
Рассказывая обо всем этом через много лет, архиепископ Феофан добавил:
– Что с таким человеком и в таком душевном состоянии говорить? С такими, как он, должна говорить гражданская власть свойственным ей «языком».
Другого языка они не признают и не понимают… Может быть, впоследствии Господь его и вразумил, и он понял свою ошибку.
Но если не понял и примкнул к революции, то он мог духовно погибнуть.
Розанов Василий Васильевич
Владыка Архиепископ как-то вспоминал и об одном молчаливом диспуте с известным философом-публицистом Василием Васильевичем Розановым. Когда тот посетил Владыку, Преосвященный собирался погулять на свежем воздухе в саду академии.
Владыка любил гулять в этом саду, когда его ум и сердце были заняты лишь молитвой Иисусовой. Поскольку гость был знаком ему и прежде, он пригласил того погулять на воздухе в редкий для столицы погожий день. Философ совершенно неожиданно вдруг начал очень возбужденно и громко обличать монашество. Владыка в ответ молчал, не отвлекаясь