местной природы и учитывать их в своей работе. Ориентироваться при этом следует на распределение осадков, максимум которых в Зауралье приходится на июль. С учетом этого и надо определять сроки посева возделываемых здесь культур.
В начале 1931 года, прочитав в одном из журналов статью о научной деятельности И. В. Мичурина, колхозный полевод захотел встретиться с ученым и познакомиться с его работами. После весеннего сева он обратился с просьбой командировать его в город Козлов (сейчас Мичуринск). Правление колхоза желание полевода удовлетворило.
Вскоре после поездки в колхозе посадили первые сорок яблонь. А яблони-то какие? Ранетки. Других нет, но и этому рады. Потом кто-то косточки сливы предоставил, из которых появились саженцы. Из Башкирии привезли восемь кустиков смородины. Так постепенно раскинулся сад на 15 гектарах.
Еще единоличником, раздобыв семена чины, Терентий Семёнович размножил ее. В первый же год колхозной жизни этой бобовой культурой засеяли 7 гектаров. Собрали 150 центнеров семян, или по 21,7 центнера с гектара. В отличие от гороха, чина не повреждается гороховой зерновкой и тлей. В 1932 году при большом распространении лугового мотылька и других вредителей, полностью уничтоживших посевы гороха, чина мало пострадала. Она дала урожай около 17 центнеров с гектара на площади 72 гектара, и артель сдала государству 1180 центнеров зерна. Чина устойчивее других зерновых бобовых культур и к аскохитозу, ржавчине и другим болезням. В 1933 году колхоз «Заветы Ленина» засеял чиной 107 гектаров, а в 1935 году – 255. Возделывать эту культуру стали и многие другие колхозы области.
Особой заботой Терентия Семёновича в первые годы колхозной жизни пользовался и сорт пшеницы Цезиум-111. В 1931 году ею засеяли 18 га и без единого дождя во время вегетации собрали по 40 пудов с гектара, в два раза больше, чем дали другие сорта. В 1932 году этот сорт занимал уже около 100 га. Летом другие сорта снова сильно пострадали, а Цезиум-111 устоял. Но не всё было гладко с распространением стойкого к засухе сорта. Как-то раз колхозник Егор Коротовских в поисках полевода объездил чуть ни все поля, а встретил Мальцева лишь в сумерках, когда тот шагал домой.
– Терентий Семёнович, беда! – выпалил Егор. – Забрали у нас нашу пшеничку. Приехал уполномоченный из района, увидел ее в амбаре и велел на подводы грузить в счет хлебопоставок.
– Давно? – встревожился полевод.
– Да часа четыре как подводы ушли, так что уже к Шадринску подъезжают, должно быть.
Когда Т. С. Мальцев добежал до Шадринска (больше двадцати километров!) и проник на территорию приемного пункта (вход в него охранялся), колхозники уже разгружали последнюю подводу. «Хорошо ещё, что не в общую кучу, а в свободный сусек», – вздохнул с облегчением полевод: не перемешана его пшеничка с другим зерном, чего он больше всего боялся.
Оставив на охране колхозников, Терентий Семёнович побежал в райком. А там лишь сторож.