ништяки: кейс для крючков и приманок, какие-то невозможно удобные и правильные ножички, иголочки для распутывания лески, мотки этой самой лески в таком количестве, будто он собрался выудить рыбу из всего Мирового океана. Напоследок он извлек специальные перчатки, напоминающие перчатки велосипедистов – без пальцев, но с кожаной ладонью, чтобы скользкая холодная Золотая рыбка не могла выскочить из рук Старика.
Борька поглядел на это добро, а потом зашел за домик – отлить. Когда-то за домиком был огород, наверное, соток в десять. У Борькиной бабки в деревне был примерно такой участок под картошку, и Борька хорошо запомнил его размеры: одну борозду копать сорок минут, а на участке их тридцать. Он работал на бабкином огороде вовсе не потому, что семья голодала. А просто отец считал, что физический труд его недоумку пойдет на пользу. И вот на том самом огороде Борька навеки разлюбил работу на земле.
Дальше рос махонький лесок, сквозь который легко проникал любопытный взгляд, а за леском угадывался дачный кооператив. В общем и целом Андреев прудик не казался местом паломничества рыбаков и простых отдыхающих.
Поглазев по сторонам еще немного, Боб вернулся к друзьям.
Андрей суетился на веранде. Он уже успел достать кегу пива, само собой, самого дорогого сорта, какой можно было найти в буржуинском, разорительном для простого смертного супермаркете «КУБ». А также всякую гастрономически соблазнительную снедь: темно-красные и коричневые с желтоватыми глазками нарезки колбасы, белого, желтого и пятнистого сыра, несколько банок оливок, какие-то мудреные майонезные салаты, от одного вида которых Боб брезгливо скривился. Однажды он отравился таким салатом и с тех пор больше никогда в рот не брал это омерзительное месиво.
Мишка возился с удочками. Борька подошел к нему и присел рядом на корточки.
– Когда удить начнем? – поинтересовался он.
Мишка скосил на него глаза.
– Да хоть сейчас. Хочешь?
– Не-а, – хмыкнул Борька. – Я выпить хочу.
– А на фиг спрашиваешь?
– Беседу светскую поддерживаю.
Мишка глянул на него неодобрительно, но вдруг странно хихикнул.
– Ну, чего вы там? – Андрей звал их с веранды, покачивая в вытянутой руке бокал пива. – Мы пьем или расходимся?
Ни Борька, ни Мишка, ни сам Андрей уже не помнили, откуда это повелось: «Мы пьем или расходимся?», выражение было атавизмом какого-то анекдота, выполняющим роль гонга к пьянке. Мишка отложил удочку, двое друзей синхронно выпрямились и направились к третьему.
Когда Маринка окончила художественное училище и ей исполнилось двадцать один год, она начала понимать, что смерть ее родителей была не просто одноразовым горем, а долговременным, постепенно развивающимся несчастьем, которое, как какой-нибудь редкий цветок, распускается раз в несколько лет, в момент стечения подходящих обстоятельств.
Сейчас этот цветок распускался вновь. Проблема заключалась в бабушке, которая появилась в Маринкиной жизни как человек, который должен был о ней позаботиться,