не в своей обычной, смягчающей углы манере. Эта прямота, или, как мысленно называл он, партийная принципиальность, позволяла ему дальше говорить то, что было запрещено даже ему.
– Ловить у себя в «огороде» и высылать инакомыслящих просто! А вот создавать у них, там, на Западе, нужное нам представление о нашей силе, формировать соответствующее настроение сложно и трудно! У тебя полмиллиона бойцов и несчитаная армия добровольных осведомителей! Какие народные деньги идут на тебя! – Он махнул рукой. – Ты, Юра, уже давно перестал разделять два понятия, политика и госбезопасность, поэтому хорошо понимаешь, что такое государственная необходимость! Это не детские шалости, а жестокая реальность! – Брежнев опустил ладонь на крышку стола и сурово закончил: – Отдавай им весь комплекс! Делайте там, у себя, все, чтобы решить этот вопрос, и информируй меня отдельно по нему. И еще, – он сделал паузу, – ты хочешь получить права государственного комитета и преобразоваться в центральный орган из ведомства при Косыгине? Не удивляйся, у меня тоже разведка работает! Моя, партийная! Проведешь эту операцию, и в следующем году, не позже весны, преобразуем.
Андропов проигнорировал этот пассаж в адрес своего ведомства и решил снова заостриться на решении генсека. Он никак не мог определить для себя границы дозволенного.
– Леонид Ильич, такого рода информация должна быть добыта ими кровью и потом, это должен быть достоверный материал, а еще лучше – из разных источников. Вот тогда это сработает.
– Ну, и в чем дело? – небрежно, но с вызовом спросил Брежнев, пристально глядя на председателя.
– Здесь, в Москве и Подмосковье, на наших оборонных «ящиках» стоят такие контрразведывательные заслоны контроля, только танков не хватает. Происходят небольшие утечки, большей частью малосущественные, общего характера. Пьяная болтовня на приемах! Мы активно контролируем, здесь все перекрыто плотным строем в несколько рядов, так что их агентуре не пробиться к информации.
– То есть у тебя патовая позиция, как в бильярде?
Увидев, что Андропов как-то неопределенно кивнул, Брежнев, зная, что тот не игрок в бильярд, снисходительно пояснил:
– Это если каждый из игроков три раза подряд, по очереди нарушает правила, и они не стремятся к победе в партии, так как это может привести к неминуемому поражению, то игра считается патовой. После этого переходят на другой стол, шары расставляют заново, и партия переигрывается. Переходи на новый стол, расставляй шары и переигрывай партию! Вот так, Юра!
Тот встал, подхватив кожаную папку, как бы готовясь уходить. Это был отработанный ход, он хорошо знал, что главное произносится у порога, перед уходом. На этот раз ничего более сказано не было.
– Сегодня же начинай эту работу! Докладывать еженедельно! – генсек сказал это обычным деловым тоном, словно ничего не произошло только что, и махнул на прощание рукой.
Андропов повернулся и вышел, мысленно повторяя слова Брежнева о «пате». В его понятии, на его лексиконе, это был цугцванг