чувство уважения и почтительности, словно они были одушевленные существа и могли поведать обо всем, что довелось им пережить в эти годы борьбы и страданий. И он решил сберечь их.
Потом, в Германии, он пополнил свою небольшую коллекцию новыми приобретениями. Это были книги, также извлеченные из руин. Сами по себе они не представляли особой ценности. Но, будучи поднятыми из завалов рейхстага и имперской канцелярии, они становились по одному этому экспонатами истории.
Кое-кто из товарищей по службе подшучивал над Нестеровым:
– Зачем они тебе, полковник? Подумай лучше о другом: что будешь носить на себе, когда наступит мирное время? Или уж лучше возьми вон какой-нибудь сервиз на память… Или еще что-нибудь… У немцев есть что выбрать: и своего добра много и нахапали они всего со всей Европы.
Нестеров отшучивался:
– Прошу не навязывать свои вкусы. Каждый чудит по-своему.
И вот теперь все его книги достигли конечной пристани. Ну а кроме книг, в ящике были вещи более необходимые: зимнее пальто с каракулевым воротником, плащ, белье, два костюма, два бельгийских винчестера, изъятых бойцами Нестерова из арсенала охотничьего оружия какого-то поместья в бывшей Пруссии, фронтовые карты, записная книжка, пишущая машинка «Олимпия».
Короче сказать, прошло лишь три недели, как Нестеров появился в Приреченске, а у него все уже было готово к тому, чтобы начинать новую жизнь в мирных условиях, на новом месте.
Было воскресенье. Ласково светило предзакатное солнце, голубело по-летнему высокое небо, и от раскрашенных палисадников широкие улицы Приреченска казались праздничными. Стояли последние погожие деньки теплой осени, вслед за которыми начнутся тягучие дожди с прохладными ветрами и острыми, режущими ноздри запахами остывающей земли.
Именно такой день и такой час выбрал Нестеров для посещения Лиды. «По крайней мере она сегодня свободна от работы. И время подходящее: обед давно закончился, а до ужина еще далеко», – думал Нестеров, причесываясь перед квадратным зеркалом, которое он прочно укрепил на стене.
Оделся он во все штатское: синий костюм из добротного довоенного бостона, белая шелковая рубашка, пестрый галстук, штиблеты с крупными круглыми носками, почему-то названными в просторечии гамбургскими, ну и плащ сверху.
Нестеров отвык от штатской одежды, то и дело передергивал плечами. Было у него такое ощущение, что вся одежда ему велика, она повисла на нем, как мешок на колу. Но ощущение это было ошибочным, возникло оно от привычки к военной форме в обтяжку. Через полчаса Нестеров притерпелся к штатской одежде, и непривычно свободные на нем, широкие, полоскавшиеся брюки не вызывали уже тихого раздражения.
Еще в первые дни своей жизни в Приреченске Нестеров изучил городок, по нескольку раз прошагал по его улицам и переулкам, поросшим по обочинам плотной зеленой травкой и покрытым широкими тротуарами из крепких, не успевших еще прогнить плах.
Лида жила