не получило развития. Пригасли даже слухи среди местного населения о приезде экспедиции Тульчевского. Все кануло в безвестность.
(Сведения записаны мною в сентябре 1940 года от заведующего Пихтовской школой Ивана Алексеевича Перевалова, который получил их от жителей заимки Савкина. От кого именно – не помнит.)».
Далее, на отдельной страничке был чертеж наиболее краткого пути от Приреченска до Песчаной Гривы. Над линией, соединяющей кружочки, стояли пометки в километрах: «Приреченск – Пихтовка – 60 км, Пихтовка – заимка Савкина – 15 км (приблизительно), Песчаная Грива – Прорвинское озеро – 5–7 км, Прорвинское озеро – Большая Протока – 5 км».
Перечитав запись Степана и раз и два и прикинув местоположение рудника и прииска Тульчевского на карте области, Нестеров понял, почему Кольцов так много говорил об экспедиции. Появление в этом районе промышленных предприятий могло вдохнуть жизнь в Приреченские таежные просторы, изменить облик отдаленного края.
Трудно, с упорством отступала зима. По ночам от морозов земля одевалась в льдистую, хрусткую корку. Леса покрывались куржаком. При свете месяца искрились, переливались то серебром, то золотом. Проступившая вода на реке настывала у берегов надолбами, выворачивая со дна карчи и валежины.
Зато с восходом солнца оживали схваченные стужей ручьи, оседали, теряли свою суровую неподвижность снеговые горы. Проталины на возвышенностях весело чернели, оттесняя в лога и буераки ноздреватый снег, с каждым днем расширяли свои границы.
Нестеров ждал весну и с нетерпением и с затаенным беспокойством.
Много Нестеров знал живописных мест в Сибири, но, завидев из кузова грузовика Пихтовку, не сдержал восторга.
– Гляди-ка, как они знаменито поселились! – сказал он трем мужикам-попутчикам, ехавшим с этой же машиной леспромхоза еще дальше, на самую крайнюю лесосеку.
Двое мужиков сумрачно отмолчались, а третий равнодушно проронил:
– Ладно поселились. Видать, паря, первый поселенец скус к пригожим местам имел.
Пихтовка стояла в один ряд на покатом берегу озера, изогнутого подковой и могуче раздвинувшего лес по меньшей мере километров на пять. Под окнами домов плескалась с шумом волна, а за дворами деревню сторожил кудрявый, стоявший в невозмутимом спокойствии и богатырской задумчивости кедровник.
За озером маняще синели луга, убегавшие куда-то далеко-далеко, за самый горизонт.
Нестеров выпрыгнул из кузова, надел на плечи вещевой мешок, винчестер и зашагал к деревне.
Дойдя до первого двора, он остановился возле бревенчатого сруба, стоявшего напротив дома, присел на сутунки и решил понаблюдать и покурить.
Широкая улица деревни покрылась светлой изумрудно-зеленой травой. Распустился лист на березах, на кустах малины и смородины в палисадниках. На улице, которая хотя и была немного изогнутой, но просматривалась из конца в конец, – ни души. Не видно и собак, не бродят и телята со свиньями. «Будто от немцев ушли», – подумал