человека с трупом на руках, находящегося в центре столицы и в какой-нибудь сотне шагов от ближайшего городового, момент был крайне неподходящим для того, чтобы возмущаться, однако Чигринский все равно возмутился.
– Я не музыкант, сударыня, – обидчиво заметил он. – Я композитор.
– Вот как?
Только женщины умеют вложить в короткую реплику столько оттенков – легкую иронию, помноженную на сознание своего собственного превосходства, снисходительность, любопытство и бог весть что еще. Но Чигринскому было достаточно иронии и снисходительности, чтобы он надулся.
– И куда же вы, господин композитор, спешили со своей ношей?
Дмитрий Иванович открыл рот, чтобы ответить, и тут в голову ему пришла спасительная мысль.
– Я спешил к врачу, – объявил он.
Оленькина рука свесилась почти до самой земли.
– Боюсь, врач вашей спутнице больше не понадобится, – спокойно заметила дама.
– Может быть, вы и правы. Но я надеялся… хотел думать… – Он сбился и замолчал.
Дама смерила его взглядом, который заставил Чигринского поежиться. С реки дул холодный ветер.
– Мой дом совсем недалеко, – сказала наконец незнакомка. – Предлагаю продолжить наш разговор там.
За минуту до этого Чигринский был уверен, что их разговор закончится вызовом полиции, и нельзя сказать, что предложение дамы, от которой веяло сиренью, его не обрадовало.
– Как вам будет угодно, сударыня.
Его собеседница подошла к кучеру своей кареты и вполголоса отдала какое-то приказание.
– Вот мой дом, – сказала незнакомка, оборачиваясь к Чигринскому и показывая на стоящий неподалеку особняк. – Полагаю, мы можем обойтись без экипажа.
Дмитрий Иванович понял, что дама, несмотря на его заверения, продолжает держать его на подозрении и вызвалась сопровождать Чигринского, чтобы он не ускользнул. Кроме того, даже петербургские сумерки не помешали ему заметить, что она хорошенькая, одета дорого и со вкусом – сочетание, в России встречающееся не так уж часто, – и молода. Но хотя в незнакомке не было ровным счетом ничего отталкивающего и до сих пор она вела себя вовсе не враждебно, Чигринский вынужден был признать, что она ему не по душе.
Впоследствии Дмитрий Иванович пытался вспомнить, как он вошел в особняк, держа на руках мертвую женщину, и как на него смотрели слуги, которых наверняка должно было озадачить все происходящее. Но он запомнил только небольшую гостиную на первом этаже, где был мраморный камин, а напротив него – кожаный диван.
– Кладите ее сюда, – распорядилась дама.
Незнакомка была уже без пальто, без шляпы и без перчаток, но где и как она избавилась от них – Чигринский не помнил, хоть убей. Шляпка Оленьки лежала на столе, но, как она оказалась там, он тоже не помнил. Иногда ему казалось, что он двигается, как во сне, и все происходящее – тоже сон.
– …Александру Богдановичу…
Он опомнился. Незнакомка о чем-то негромко говорила со слугой у дверей.
– Госпожа