«Это она и без меня знала», – подумал Штудер и пoжалел о сказанном, потому что его глупая шутка причинила девушке боль.
В прихожей послышались шаги. Петли выломанной двери завизжали и голос осведомился, здесь ли произошло самоубийство.
– Это, пожалуй, должно быть здесь, – сказал второй голос. – На табличке написано «Клеман». – И добавил, – Точно, здесь, – а затем что-то неразборчивое.
Штудер возвратился в маленькую кухню и столкнулся там с человеком в форме. Столкновение былo мягким, так как санитар был толстым, розовым и гладким, как молочный поросенок. Он, казалось, старался подавить зевок и засыпал вахмистра потоком вопросов, которые постоянно перемежались с «да» и «так». При этом санитар перекатывал во рту «р» как при полоскании горла, вместо того, чтобы произносить его аккуратно, как прочие Швейцарские христиане, упираясь языком в переднее небо. Судебный врач был старым, с желтыми от постоянного курения усами.
Штудер представился сам и представил Мари.
Мертвая женщина в кресле, казалось, улыбалась. Вахмистр снова посмотрел ей в лицо. Рядом с левой ноздрей была бородавка…
Тело унесли через дверцу в каменной ограде. Это заняло много времени, потому что долго не могли найти ключ от калитки, – в квартире покойной вообще не нашли никаких ключей. Наконец, их выручил сосед, разбуженный шумом.
Штудер устал. У него не было желания рассказывать коллеге из санитарной полиции о странных фактах: скошенной ручке на газометре, уличной обуви у старой женщины в домашнем халате… Вахмистр стоял и пристально смотрел на латунную вывеску: «Жозефа Клеман-Хорнусс. Вдова».
Затем он пригласил Мари выпить с ним чашечку кофе. Это казалось ему сейчас самым благоразумным…
ГЛАВА 3. Первая жена
Сразу за Олтеном пошел снег. Штудер сидел в вагоне-ресторане и смотрел в окно. Холмы, пробегающие мимо, казались мягкими за белым снежным занавесом, который спускался настолько плавно, что выглядел неподвижным…
Перед вахмистром был синий кофейный сервиз, а рядом с ним в некотором отдалении стоял графин с вишневой наливкой. Штудер перевел взгляд от окна к записной книжке, которая была раскрыта перед ним. Он зажал карандаш между указательным и средним пальцем и написал мелким почерком, где каждая буква стояла отдельно от других, как в греческом языке:
«Клеман-Хорнусс Жозефа, вдова, 55 лет. Отравление газом. Самоубийство? Этому противоречат: косое положение входного крана газового счетчика; отсутствие ключей к двери квартиры и к садовой калитке; взломанный ящик письменного стола… И телефонный звонок».
Телефонный звонок! Штудер, сидя в вагоне-ресторане скорого поезда Базель-Берн, снова слышал этот голос – и как тогда в квартире вдовы Клеман-Хорнусс он казался ему знакомым. Он напоминал ему другой голос, который он слышал несколько дней тому назад в маленькой кофейне при центральном Парижском рынке, – то есть тембр голоса был тот же самый, звучание было похоже…
И голос звучал пьяно.