календарь – до девяносто восьмого.
Времени волны в безбрежную даль с ветхих страниц часослова
Фразы уносят. Сверкает хрусталь праздничным солнечным светом,
Фантично манит меня пестрота – в вазочке прячут конфеты.
Фото, заколки, резная ладья, пуговиц яркая россыпь.
Радугу марок альбомный сафьян калькой глушит папиросной.
Зимние сумерки. Лес поседел. Зябко. Никак не согреться.
Если я помню, то вечен тот день.
И продолжается детство.
Отделение патологии
отделение патологии.
иззябшие, голоногие.
на стенах запреты – нельзя-нельзя, приказ министерства пятнадцать бис,
всяк заходящий боись- боись.
усталая врач говорит: сальпингит, тонус, опять лейкоциты повышены,
я бы вас всех из больницы вышибла,
старородящие доходяги, кто же вас стерпит, Господь всеблагий.
в ночнушках порванных, бесстыдно распахнутых, дыша контрабандным табачным запахом,
соседки стращают новеньких чисткой без обезболивания:
рогатое кресло ледяные-рукояти
из кабинета глядит внимательно.
кто каши не ест, молока не пьёт, того ночью сестра увезёт-увезёт,
с каталки скинет, давай не стони, а с мужем не больно спать?
это тебе, дорогая, не спа,
это карательная гинекология.
ну не сохранили, не боги мы.
санитарочка Вера над шваброй бормочет: ииих
женская доля тяжкая, терпите, мои хорошие.
расходятся после выписки палаточные попутчицы.
кому – за-вторым-приходите, кому – другой-раз-получится.
кто – с выписной парадной,
кто – с черного входа украдкой.
и шепчешь, и шепчешь: прости прости.
не всем семенам дано прорасти,
пусть время на мукомольне
размелет в пылинки зёрна,
отмолит сорокоустом.
но, Боже мой, как же больно.
но, Боже мой, как же пусто.
Старое кладбище
Поле в низине в квадраты расчерчено,
растрафаречено, расчеловечено
хмурыми спальными микрорайонами.
Стылое, стылое,
тёмное, тёмное.
Левую сторону, правую сторону
неба чернильными крыльями вороны.
в аспидно-серое красили, каркая.
Алое, алое
выстлано бархатом,
чёрные комья – по светлому дереву
и троекратно, в обход суеверия,
глухо стучат, словно двери костяшками
пробует мёртвый.
Калечная, тяжкая,
ноша посмертия, доля забвения.
Хвойная, талая свежесть весенняя
за ноги колко кусает.
Оградками прятали ладными, дымом и ладаном
лгали-туманили, гостя незваного
путая, тропы стирали и наново
путь рисовали по ельнику низкому.
Ветер облизывал блюдце с ирисками,
рюмки (с поминок забыты на столике)
радостный звон о родных колоколили —
кончится скоро седмица пасхальная,
исповедально