то, и мы лишимся ещё какого-нибудь работника, – недовольно пробурчала Пелагея Ивановна.
– Я предлагаю нам самим нанести ему визит! Как-никак он наш родственник! – воодушевился Бурцев, невольно причислив и себя к родне Алексея Рубцова.
Они ранее не были близко знакомы, при редких встречах только кланялись друг другу, и вот теперь Илья Ильич решился сам нанести визит соседу из Петербурга. Ему было любопытно узнать столичные новости, да и похвастаться хозяйскими делами не мешало бы.
Его сестрица нахмурила брови, глядя на него.
– Ни в коем случае! Я вам запрещаю. Он провинился перед нами, поэтому должен сам приехать к нам. Но пусть лучше этого не делает! Нечего принимать таких…
Она не договорила, понимая, что дальше её слова могут принять за оскорбление, и выглянула в окно.
– Такие тучи собрались, что явно будет дождь! Ах, это опять он!
Бурцев выглянул в окно и заметил у забора Водиницкого, который, взяв уже за привычку, явился к ним просить руки Юлии.
Глашка вбежала в комнату с вопросом: “Что сказать ему?”
– Да что? Пусть ждёт, коли ему хочется! – таков был ответ упрямой Пелагеи Ивановны, которая каждый раз отказывалась принять отца Сергия.
Он же проявлял постоянство и раз в неделю приезжал к дому Юлии, чтобы просить аудиенции у её матушки. Глашке было очень жаль молодого священника, и в первый раз она сказала ему:
– Ждите тут! Она позже вас примет!
В следующий раз была не менее обнадёживающей:
– Она сегодня в хорошем настроении, так что вероятно вас примет. Ждите!
На другой неделе она и вовсе решилась быть откровенной:
– Да на что вы надеетесь? Упрямая она, как баран! Бросьте это дело, да и женитесь на Юлии Николаевне так!
– Так никак нельзя! – улыбнулся ей Водиницкий. – Без благословения родителей брак не может быть настоящим.
Глашка только качала головой, глядя как он иногда по часу стоял на жаре, ожидая, когда барыня соизволит его принять. А она лишь довольно хмыкала, глядя на эту картину из-за занавески, да так и не приняла его ни разу.
Вот и в это раз она заметила всё ту же картину: Водиницкий покорно ожидает её позволения войти в дом. Может, кого-то такой вид из окна и разжалобил бы, но твёрдое сердце Вересовой не дрогнуло. А тучи меж тем становились всё чернее, и дождя было не миновать.
К делу подключился Бурцев, который стал симпатизировать священнику:
– Может, примете его? Или так в дождь и заставите стоять, беднягу?
– Никто его не держит, может ехать до дому, коли желает!
– Так ведь если попадёт под дождь, то простудится! Коляска у него открытая…
– А нечего на меня давить! Он думает, я сжалюсь, коли он промокнет? Как бы не так! Вот увидите, и месяца не пройдёт, как он сдастся!
Вересова более не желала говорить на эту тему и даже отошла от окна, чтобы заняться другими делами. Бурцев вздыхал, стоя у окна и смотрел, как тучи сгущаются над Водиницким.
Ольга тоже