от радостного возбуждения девочка оглянуться, как дядя Миша, подняв ее, посадил себе на правое плечо и вихрем понесся через столовую и гостиную к елке и заповедному столику, где, по его уверению, «кто-то плакал».
Оказалось, однако, что и ему не всегда можно вполне доверять. На этот раз, например, он прямо-таки налгал: никто решительно не думал плакать, наоборот – посреди предназначенного для Гали столика сидела большущая белокурая кукла в голубом платье и так улыбалась, что показывала четыре прелестных белых зубка.
– Видишь, смеется. Увидела тебя и сразу слезы высохли, как не бывало, – вывернулся хитрый дядя Миша. – Но бери ее скорее, а то, чего доброго, опять заревет, – торопил он.
– Это… Это мне?
Не веря своему счастью, девочка словно окаменела на плече Таларова. Глаза ее горели, как звезды, и вся она в своем красном колпачке казалась очаровательнее самой красивой в мире куклы.
И вдруг эта большая живая игрушка крепко-крепко обвила ручонками шею Таларова, прижалась своей разгоревшейся смуглой щечкой к его лицу.
– Миленький!.. Миленький!.. Спасибо!.. Мерси… Миленький… Дорогой! – лепетала она отдельные, срывавшиеся с языка слова благодарности.
– Чья эта прелестная девочка? – краем уха слышит возле себя Галя незнакомый голос.
– Кто? Эта? Вы находите ее хорошенькой? – раздается пренебрежительно-удивленный вопрос Марьи Петровны.
– То есть она не только хорошенькая, она очаровательная. Эти глазенки, этот ротик, эти кудряшки! Я ее никогда не видела. Кто же она? – настаивает гостья.
– Она в самом деле вам нравится? А по-моему, превульгарное лицо. Впрочем, откуда ей и быть другой? Ведь она из такой среды: это дочь нашей экономки, – роняет Таларова.
Было что-то такое обидное, особенное в тоне, которым Марья Петровна произнесла эти слова, что повернувшееся в ее сторону личико Гали сразу точно потухло. Но рядом с ней был он, ее ненаглядный, дорогой дядя Миша. Он понял своим добрым сердцем, что почувствовало это только что беззаботно обнимавшее его, сразу спугнутое маленькое существо.
– Да, да, – поспешил вмешаться он, – это моя большая приятельница и любимица, Галочка, дочь нашей глубокоуважаемой Настасьи Дмитриевны, так сказать, каменной горы, на которой зиждется все наше благополучие. Золотой человек! Вот и Галочка такая же, а ученая будет! Еще ученее своего папы. Я думаю, прямо в профессора махнет. Учится великолепно. Правда, девочка? – обратился он к ребенку.
И опять засветились опечаленные глазки. От теплых слов этого доброго волшебника, точно от прикосновения магической палочки, вновь нахлынуло беззаботное детское веселье, на минуту спугнутое жестким замечанием.
– Что это, право, дядя, ты все с Галей да с Галей! Вот с нами, небось, никогда так не носишься! – недовольная произведенным красотой ребенка впечатлением, укоряла Таларова Леля.
– О, если речь идет лишь о том, чтобы «поноситься» с тобой, то пожалуйте, милости просим! Угодно? – насмешливо подставил он племяннице