она в сторону вошедшей горничной.
– Что вы, барышня, откуда им взяться-то в такую рань! Тут дело другое: нарочный[8] телеграмму с городу принес, так вы извольте перво-наперво расписаться, а опосля того человеку за доставку требуется уплатить. Сорок, что ли, копеек, он сказал, – и горничная подала сложенный по установленному образцу телеграфный бланк.
– Получай обратно, готово. А вот полтинник, рассчитайся сама с человеком, а я еще позанимаюсь немножко, – вручая горничной квитанцию и деньги, промолвила девушка.
Она было снова прилежно склонилась над книгой, но, выбитая из колеи полученной депешей, нет-нет да невольно мысленно к ней возвращалась.
– Интересно все-таки, кто телеграфирует? В чем дело? Вдруг что-нибудь очень срочное и нужно сию же минуту ответить или распорядиться? Не вскрыть ли? Прошлый раз, когда телеграфировала Леля о своем приезде, я не вскрыла – и получила за это от Марьи Петровны хорошую нахлобучку. Распечатаешь, да невпопад, опять выбранят… Пожалуй, все-таки лучше прочесть. Коли там секрет какой или почему-либо неудачно поспешу да людей рассержу – ну, извинюсь. Да какие там в телеграммах секреты? Ну, была не была!..
Поперечная зак лейка разорвалась под тонким пальчиком, и большие черные глаза с интересом устремились на развернутую бумагу. Вдруг они радостно засветились. Горячий румянец возбуждения залил смуглые щечки, и губы, помимо воли, расплылись в счастливую улыбку, обнаружив ряд молочно-белых, миндалевидных зубов. «Еду к вам на несколько дней. Михаил Таларов» – эти строки и озарили радостью молодое заалевшее личико.
– Дядя Миша едет! Господи, какое счастье! Миленький, родненький, дорогой, славный мой дядя Миша! – громко воскликнула девушка.
Она бессознательно прижимала к груди грязно-белый листок бумаги.
– Хорошо, что я вскрыла! Если даже бранить будут, пускай, теперь все пустяки! Я ни слушать, ни к сердцу принимать не стану. Дядечка, миленький! – снова, чуть не прыгая, громко, на всю комнату произнесла девушка.
Через секунду она принялась рассуждать вслух:
– Да, приедет, все это прекрасно, но когда?… Не пишет… Ничего не сказано… Значит, выехал, уже в дороге, и сегодня ночным… – От радости она не договорила своей мысли. – В таком случае надо сию же минуту приготовить ему комнату, ту, кожаную, которую он так любит. Бегом! Бежим, Османушка, живенько!
Нечего потягиваться, поднимайся! Дядя Миша едет, понимаешь? Дядя Миша! Ах ты дурень, ровно ничего не смыслишь. Не притворяйся, пожалуйста, и головой из стороны в сторону не верти; хоть вообще-то ты у меня, кажется, все решительно понимаешь, но на сей раз ни-ни, ничегошеньки не соображаешь. Ну, бегом!
И девушка в сопровождении своего верного адъютанта, перепрыгивая через две-три ступеньки, не боясь нарушить ничьего покоя в пустом доме, с шумом и грохотом понеслась вниз по лестнице.
Через какой-нибудь час «кожаная» комната, бывший кабинет покойного Таларова, хозяина дома и старшего