с ним хлопчики. Но на наших ребятках где сядешь, там в аккурат и слезешь. Так он, значится, и тебя подключил? Проздравляю. Хотя, ежели совсем честно, не с чем. Дело – стопроцентный тухляк.
– Что-нибудь нарыли?
– А ты не много хочешь от папы Акулыча, охламон? А ты не подзабыл, что я ушел из ментовки? Я был честным ментом с большими звездами… Ну, почти честным. А полицаем… или как его там?.. понтом?.. быть не желаю. И – амба. Я ж должен был пройти аттестацию, язви ее в корень. То есть, как бы судилище. А судьи кто? Ась?.. То-то же.
– Значит, не сможешь мне помочь?
– Ежели сильно приспичит, не робей, обращайся. Но особых надежд на папу Акулыча не возлагай. Я нынче пензионер. Пензия капает, и ладно. Живу на даче, овощи-хрукты выращиваю, осенью на базаре стану торговать. Таким жлобом заделаюсь, што любо-дорого, за копейку удавлюсь.
– Кстати, Акулыч. Мне весной прошлого года Завьялов предлагал стать начальником его службы безопасности. Хочешь, поговорю с ним? Местечко, само собой, занято, но что-нибудь для тебя найдется.
– Чтоб я, бывший мент, бандюгану служил! – рев Акулыча раздается так неожиданно, что я чуть не роняю телефончик. Того и гляди, парень начнет на себе рубаху рвать. А может, и рвет, мне не видно.
– Ладно, Акулыч, извини, если ненароком обидел.
– На дураков обижаться – себя не уважать, – отходчиво бурчит он, а мне кажется, что из мобилы валит дым, как из чайника. Раскипятился Акулыч не на шутку.
– Бывай, – он прекращает разговор.
А я принимаюсь ходить по кухне. Гроза миновала, за окном вечер, такой ясный, что щемит сердце. Хочется выйти на улицу и бродить до утра, одному или с Анной. Или сидеть на берегу пруда со Сверчком и беседовать… о чем-нибудь.
Я думаю о Кате Завьяловой.
Помню, как она терзалась, не зная, уйти ей от мужа или нет. И тот, ради кого она собиралась бросить мужа-бизнесмена, милый моему сердцу Алеша Лужинин тоже страдал. И надеялся. Но судьба милосердно расставила все по своим местам. Сначала закончились Алешины мучения, а на днях наступил и Катин черед.
Скоро они вдвоем соединятся на облачке и будут с улыбкой вспоминать, как любили и истязали друг друга на земле…
* * *
Вчера Акулыч обиделся не на шутку, и я решил, что он месяц, а то и два не станет со мной общаться, но нет – сегодня позвонил. Голос отстраненный, мрачный, сухой:
– Поговорил об тебе с товарищем. С коллегой, как выражаются всякие-разные ботаники. Мужик проверенный, надежный, будет тебе заместо меня. Подмогнет, ежели приспичит.
Нескладно пытаюсь подольститься:
– Спасибо, Акулыч. Но учти – тебя, единственного и неповторимого, не заменит никто.
– Угу, – буркает он и отключается.
Надулся. Похоже, я всерьез ранил его ментовскую душу.
В семь часов вечера встречаюсь с «товарищем», которого присоветовал Акулыч.
Признаться, я не хотел, чтобы мы общались в его казенном кабинете, и он, словно прочитав мои мысли, сам предложил потолковать на улице.
И вот мы сидим на скамеечке возле