сказала Людмила: эти метаморфозы ее личности были ожидаемы, и в данной ситуации в контексте всего происходящего,– это хорошо.
Главное, чтобы этот процесс не затянулся на годы, иначе вернуть разрушенную сторону ее личности будет невозможно. Она так и застрянет в этой постоянной борьбе со своим страхом и ужасом. Так и будет всю жизнь именно бороться, но не перестанет бояться. Не будет у нее зоны комфорта, не создаст ее до конца, а застрянет, станет вечным «долгостроем».
Но пока и этого достаточно.
И как бы Петру не хотелось, чтобы его малышка поскорее прошла все это, понимал, что не имеет права подталкивать ее или ускорять процесс реабилитации. Это только ухудшит ее состояние.
Этот стержень, появившийся в ее глазах только подтверждает сказанное психологом. Она будет бороться, но сама. Ей это нужно.
Ксюша отказалась выходить из комнаты, из квартиры. Она боится улицы, боится людей.
Удалила свои странички в соцсетях. А еще попросила перевести ее на заочное,– диплом получить она собиралась. Именно собиралась. Не хотела, но понимала, что нужно.
Его малышка прекратила общение со старыми знакомыми, одноклассниками и одногруппниками. Просто добавила всех в черный список, и все.
Если учесть сколько ей звонили и писали, какие вопросы задавали, не удивительно, что так сделала.
Он ездил в универ, просил декана войти в положение, но даже этот старый, и многое повидавший мужик, позволил себе не скрывать отвращения. Ему, видите ли, была неприятна «слава» выжившей, свалившаяся на плечи его дочери. Это вредило репутации факультета и университета. Город какую неделю стоит на ушах, все обсуждают произошедшее.
После этого разговора Пётр еще раз убедился, что дочь тут не оставит.
Какой смысл? Она все равно сидит в четырех стенах и почти не выходит из комнаты. Сидит на полу и молчит, смотрит в одну точку и медленно уничтожает себя.
Петр это по глазам видел.
Ему казалось, что они совсем погасли, нет в них жизни, нет эмоций. Ошибся. Слишком поторопился.
Была там жизнь. Была. Мрачная, и на куски разорванная. Кровоточащая. И его дочь решила, что «осколки» склеивать не будет, сотрет их в пыль и слепит что-то новое.
Страшно становилось от этого. У него сердце в груди замирало каждый раз, когда она на него взгляд переводила. Видел, что внутри вся горит, но держит под контролем все. Не дает себе слабины и возможности этот вулкан эмоций наружу выпустить.
Плохо это. Ей бы, наоборот… да и были вспышки,– у нее в комнате и вещей-то уже целых не осталось.
Но, после каждой такой вспышки его малышка все на свои места возвращала. Могла ползать и собирать рассыпавшуюся косметику по полу. Могла прыгать почти до потолка, пытаясь достать старый свитер, который зашвырнула практически за шкаф.
Сначала вспышка ярости, -контроль слетал, -а потом апатия, полное безразличие ко всему и всем.
Она похудела. Почти не ела и не спала. Мерзла от сидения на полу и приоткрытого окна. Не тушила свет, и им запретила трогать выключатель. И окно тоже.
Это