мне стало, что это за мессия новый. Поехал один раз с ними в Курагино – основную резиденцию Виссариона, район горы Сухой. На самой горе и был этот странный город – Город Солнца. На верху дома руководства, шикарные коттеджи, внизу дома работяг, причем не простые работяги. Большинство из них, хорошие скульпторы, художники, поэты, но несостоявшиеся, увы. Вверху роскошь, внизу нищета и на обед пророщенная пшеница раз в день.
Повели меня знакомить с Виссарионом: ну, поговорили. Есть в нём что – то, безусловно, немного мистическое. Узко посаженные глаза, длинные волосы, рубища, впечатляет, но едва он раскрыл рот и улыбнулся голливудской улыбкой с белоснежными зубами, что – то меня передёрнуло. Первая мысль – нестыковка этой улыбки за 10 000 баксов с проповедуемым аскетизмом.
Поговорили, вышел я на улицу, смотрю, а по улице идёт Вадик Редькин. Я ему: «Здорово, Репа – Ты как здесь?» Он сначала: « Кто такой?» А потом: «О Миха, какими судьбами? Ты, что музыку бросил?» И начал мне втюхивать всю историю этого города и Виссариона. – « Давай к нам, будешь Апостолом Петром, – говорит и уже тише: – Здесь такие бабки крутятся». Я говорю: « Ты, что Репа, обалдел, я что, сумасшедший, эту вашу пшеницу раз в день есть, да на мента молиться!?» Он мне: «Какая пшеница?» – и повёл меня в верхнюю часть города. Зашли к Виссариону опять, Вадик: «Это мой знакомый Михаил, музыкант». Я гляжу и глазам не верю. Стол, а на столе чего только нет. А прислуживают четыре симпатичных женщины. Гарем Торопа. Не было во мне тогда ни желания мир менять, ни желания кого – то на чистую воду выводить, помню, посмеялся – «хорошо ребята устроились» и уехал в Минусинск.
Некоторое время спустя уже начались морозы, дом этой семье я достроил почти, но простыл и слег в больницу с воспалением легких. Первую неделю не помню, а на второй мыслишки стали закрадываться у меня. Что-то мои соседи даже проведать меня не идут. Отвалялся я в больнице месяц. Обида во мне, конечно, выросла. Вышел из больницы, пойду, думаю, проведаю, посмотрю на дом, который построил, да на свою любовь Матрешку. Девочку ту Матреной звали. Если бы не она, не пошел бы, хотел проститься с ней, даже, думаю, в дом не зайду. Увижу на улице, попрощаюсь, и всё.
Подхожу к дому, печка топится. На улице нет никого. Захожу и застываю на пороге, в доме чужие люди. Спрашивают – «Что надо» ну объяснил, что ищу Забелиных. Мне говорят – «Да они дом достроили, приехал Виссарион, дом продал, а их забрал в город на своей горе…» Я что – то обозлился, думаю, для Торопа, что ли я его строил!? Спрашиваю, а дочь они тоже забрали с собой или как? А они мне – «девочка то заболела, простудилась, родители её лечить не дали».... – Чую, сердце моё падает вниз, а они продолжают – «умерла она неделю назад, от простой простуды». Тело забрали в Абакан, в морг.
Я не помню, как я вышел из этого дома, зашел к цыганам купил литр самогонки, выпил и поехал в Абакан. Прихожу в морг и говорю, не знаете где похоронена, такая-то и такая-то. А они мне: «Да её и не хоронил никто, не приезжает никто, мы уже две телеграммы дали». Заледенело у меня