трогай меня! – выкрикнула Одри и рухнула на пол.
Отец встал из-за стола:
– Ники! Наверх!
– Но, папа…
– ЖИВО! – завопил отец.
Лин-цзе поспешила к Нику и увела его из столовой.
– Что случилось? С тетей Одри все хорошо? – взволнованно спросил Ник.
– Не переживай за нее. Пойдем в твою комнату. Сыграем в домино, – ответила няня на убаюкивающем кантонском, быстро поднимаясь по лестнице.
Они просидели в его комнате минут пятнадцать. Лин-цзе разложила костяшки домино, но Ника отвлекали звуки, доносившиеся снизу. Он услышал сдавленный женский плач. Это мама или тетя Одри? Он выбежал на площадку, и в этот момент тетя Одри закричала: «Думаете, Янгам можно трахать всех подряд?!»
Ник ушам своим не верил. Он никогда не слышал это слово на букву «т». Что оно значит?
– Ники, ну-ка вернись в комнату! – заверещала Лин-цзе и потащила его обратно в детскую.
Она плотно закрыла дверь, поспешно опустила жалюзи и включила кондиционер.
Внезапно раздался знакомый кашляющий звук – старое такси с трудом ехало по крутой подъездной дорожке. Ник выскочил на веранду и перегнулся через перила. Из такси выбрался дядя Дезмонд, муж тети Одри. Отец вышел из дому, и Ник слышал, как они с дядей Дезмондом о чем-то спорят в темноте. Дядя Дезмонд умоляюще повторял: «Она лжет! Она лжет!» Отец что-то бормотал в ответ, а потом вдруг повысил голос: «Не в моем доме. НЕ В МОЕМ ДОМЕ!»
В какой-то момент Ник, должно быть, уснул. Он проснулся и не мог понять, который час. Лин-цзе вышла из комнаты и выключила кондиционер, но жалюзи были по-прежнему закрыты. Духота стояла страшная. Ник со скрипом приоткрыл дверь и увидел по ту сторону коридора тонкую линию света под дверью в спальню родителей. Осмелится ли он высунуть нос из детской? Или родители все еще кричат там друг на друга? Он не хотел слышать их ссору, понимая, что происходящее не предназначено для его ушей. Ужасно хотелось пить, и Ник вышел на площадку к холодильнику, в котором всегда было полно льда и стоял кувшин с водой. Ник открыл дверцу, и волна свежести окутала его. Вдруг из спальни родителей донеслись рыдания. Он прокрался к двери их комнаты, и тут раздался крик матери:
– Даже не думай! Завтра твое имя будет пестрить на всех первых полосах!
– Потише! – зло рявкнул в ответ отец.
– Обещаю, я смешаю с грязью твою драгоценную фамилию! Чего только я не натерпелась за все эти годы от твоей семейки. Я сбегу. В Америку! Увезу с собой Ники в Штаты – и ты никогда его больше не увидишь.
– Я тебя убью, если ты заберешь моего сына!
Ник почувствовал, как глухо колотится сердце. Он никогда не видел родителей такими разъяренными. Он помчался в свою комнату, быстро стянул с себя пижаму и надел футболку и шорты, затем вытащил из жестяной коробки все деньги, которые ему надарили в красных конвертах[64], – семьсот девяносто долларов, а еще схватил фонарик и сунул за пояс. Ник направился к двери, ведущей на веранду, где огромная гуайява простирала ветви до второго