и теперь намерен отобедать у приятеля, давно звал, затем в Приказ и ночью уже домой. В карете отосплюсь, а там… никому не смог доверить без меня допросить Анну Васильевну. Петруша Говоров сказывал, будто бы в день нашего отъезда к ней вторая племянница пожаловала. Эх, кабы я тогда знал об этой девице, попытался бы хоть с ней переговорить. А тут…
У крыльца, выстроившись в ряд, чинно поджидали своих господ запряженные четверкой кареты и «линейки». Слуга распахнул перед господами дверцу кареты, в которую первым забрался Ушаков, за ним Апраксин и, наконец, Шешковский. После встречи с принцессой Фредерикой тот, признаться, с большим удовольствием прошелся бы пешком, вспоминая дивную девушку и представляя, как бы у них все могло отлично сложиться, будь она его соседкой или дальней родственницей. И это даже ничего, что на улице морозно и к вечеру, по всем приметам, ветер будет срывать с головы шляпу, бросая в лицо пригоршни колких льдинок. Ближе к вечеру городовые по столичному обычаю станут жечь костры, как написал в своем донесении прусский посол: «Русские настолько дурны, что зимой палят дрова, пытаясь отапливать улицы, но от этого не становится теплее». Сколько раз вот так Степан Шешковский грел озябшие руки у ночных костров града на Неве, напитываясь дармовым теплом и собираясь с силами для следующего перехода. Если ты попал в зимнюю Москву или Петербург и у тебя нет ни валенок, ни иной подходящей для этого времени года обувки, с ногами можешь попрощаться. Безденежный, безлошадный канцелярский писарь, да, в ту пору он еще был писарем, передвигался по городу от костра к костру. Сейчас же еще не поздно, и никаких костров, скорее всего, нет. Тем не менее все, чего в данный момент желал Степан, – это прогуляться в одиночестве, мечтая о прекрасной Фредерике и во всех красках представляя свое невозможное счастье. Нет нужды, что он плохо знает дорогу, в карманах дорогого кафтана позвякивают монеты от самого Разумовского. Заблудишься, нешто добрые люди не довезут до самого Приказу?
Впрочем, Разумовский ведь сказал, что озолотит того, кто распутает дело о краденом жемчуге, значит, и он, Шешковский, может на что-то надеяться. Быть может, даже его наградит сама государыня, пожалуют деревенькой душ в полтораста, повысят в должности или даже… А впрочем, чем это может помочь, когда София Фредерика не сегодня-завтра сделается великой княгиней, а затем, страшно подумать, императрицей и… оставался еще вариант, она могла не понравиться жениху. Ерунда, как такая девушка может не понравиться? Или он ей? Опять нелепость. Нравится, не нравится, кто ее будет спрашивать, она и в Россию приехала не чаи распивать, а замуж выходить. А значит, выйдет, и при чем здесь любовь какого-то заурядного сыскаря?
Впрочем, остается еще один вариант, о котором приятнее всего мечтать, – что Фредерика так влюбится в него, что согласится на побег, они обвенчаются в какой-нибудь церквушке и… Нет, сначала она должна сменить вероисповедание, иначе нипочем не обвенчают, а уж потом?
– Ты слушаешь или уже спать завалился?! – По давней привычке Ушаков