в мире, как бы далеко они ни находились.
Ни секунды не колеблясь, Офелия выбрала одно из них – то, что висело в атриуме дома Лазаруса. Она вынырнула из этого зеркала, висевшего над буфетом, и стала пробираться между кадильницами, как вдруг недоуменно спросила себя: туда ли она попала?
Она застала Торна лицом к лицу… с куклой.
Посланница
– Ну вот и вы наконец-то! – радостно воскликнул Амбруаз, выкатившись в своем механическом кресле навстречу Офелии, когда она неуклюже спрыгнула с буфета. Его оленьи глаза с длинными ресницами радостно блестели, выделяясь на темном лице. На коленях лежал шарф Офелии, свернувшийся клубком. – Мы уже слышали о перерегистрации. Надеюсь, у вас там не было проблем?
И Амбруаз сочувственно протянул Офелии обе руки – левую, находившуюся справа, и правую, находившуюся слева. Этот подросток тоже страдал тяжелой аномалией, но ее, в отличие от других, трудно было не заметить.
Аномалия Офелии была скрытой, невидимой. Еще более противоестественной.
– Мои поддельные документы меня выручили, – ответила она. – Только я не поняла, в чём смысл подобных формальностей.
– В этом было всё что угодно, кроме смысла.
Торн произнес эти слова своим низким чеканным голосом. Он сидел на бортике бассейна, до краев наполненного водой после недавних ливней, и неотрывно, словно гипнотизируя, сверлил взглядом куклу, которую посадил на скамеечку, лицом к себе.
– Во всяком случае, – медленно произнес он, – это наверняка не останется втуне. Светлейшие Лорды готовят план.
– Какой?
– Не знаю. Я ведь только ношу их мундир, не более того.
Офелия протянула было руку, чтобы взять свой шарф, но тот строптиво обмотался вокруг тела Амбруаза и даже обвил трехцветным тюрбаном его голову. Офелия вздохнула: ей было тяжело видеть его привязанность к другому человеку. С тех пор как они с шарфом разлучились – по ее вине, – их отношениям пришел конец.
Амбруаз с виноватой миной протянул Офелии плошку риса.
– Вы, наверно, жутко проголодались, и я велел нашему кухонному роботу приготовить вам поесть. Sorry![16] – со вздохом извинился он, увидев, как у Офелии выступили слезы на глазах после первой же ложки. – Наш повар слишком увлекается пряностями. А что это у вас на лбу?
– У Мемориала не хватило бумаги, – иронически бросила Офелия.
И, подойдя к зеркалу, из которого прошла в дом, попыталась стереть штамп. Но это ей не удалось; вдобавок она украсила свой лоб еще и желтой полосой от соуса карри.
– Алхимические чернила, miss, – объяснил ей Амбруаз. – Они сотрутся только в день и час, назначенный администрацией Вавилона. Придется потерпеть.
Этот мальчик был воплощением доброты. Он ничем не походил на Лазаруса, затейника и весельчака, который предпочел стать пешкой какого-то Бога, вместо того чтобы заботиться о родном сыне. У Офелии не хватило духу попрекать Амбруаза ни этим родством, ни благосклонностью ее шарфа. Она ответила ему