обыкновенной женщины во всемогущее божество, – продолжал Торн бесстрастным бухгалтерским тоном, – тогда он станет главной составляющей уравнения, с которым я пытаюсь разобраться уже много лет.
Послышался металлический щелчок. Этот характерный звук издавали карманные часы Торна, когда они поднимали и опускали крышку, напоминая о времени. С тех пор как их анимировали, они заразились маниями своего владельца.
– Обратный отсчет продолжается, – сказал Торн. – Для большинства смертных обрушения ковчегов, какими мы их наблюдаем, представляют собой природную катастрофу. Но нам-то отныне известно, что к природе это не имеет никакого отношения; более того – что они будут продолжаться. Однако мы ни с кем не должны это обсуждать, пока не узнаем, кому можно доверять и на какие доводы можно опираться. Прежде всего нам следует точно определить сущность отношений, связывающих Евлалию Дуаль с Другим; понять, чего они хотят, кто они, где они, как и почему делают то, что делают, и только потом использовать всю эту информацию в борьбе с ними. Желательно выяснить это как можно скорее.
Офелия зажмурилась. Налетевший ветер разогнал облачное марево, и солнечный свет внезапно обрушился на них знойным каскадом.
Теперь Офелия ясно видела Торна. Он стоял, как и она, лицом к решетке, устремив взгляд в бездонное небо, с часами в руке, неестественно прямой, слишком высокий. Золотые галуны его мундира ослепительно сверкали на солнце, но их блеск не смог заставить Офелию отвернуться. Напротив, она еще шире раскрыла глаза, желая насладиться этим сиянием. От Торна исходила такая непреклонная решимость, что она передавалась как электрический ток.
Офелия всем телом ощущала, кем он стал для нее, кем она стала для него, и ничто в мире не казалось ей более крепким, чем то, что их связывало.
Тем не менее она остерегалась подходить к нему. Вокруг никого не было – власти очистили это место от людей, – но они оба не забывали о протокольной дистанции, которую соблюдали между собой на людях. Ведь их разделяла глубокая социальная пропасть. Офелия не выдержала экзамена в «Дружной Семье» и осталась бесправной на Вавилоне. Торн же, напротив, носил имя Лорда Генри, почтенного Светлейшего Лорда.
– Евлалия Дуаль принимает тысячи разных обличий, Другой же не имеет ни одного, – добавил он. – Нам неизвестно, какими личинами воспользуются эти двое, когда наши дороги сойдутся, но мы должны быть готовы к отпору еще до того, как разыщем их. Или до того, как они разыщут нас.
Внезапно Торн заметил настойчивый взгляд Офелии, устремленный на него. Он прокашлялся, прежде чем сказать:
– Я не могу вырвать тебя у них, но могу вырвать их у тебя.
Он повторил, почти слово в слово, то, что уже говорил ей в Секретариуме Мемориала, только теперь обращаясь на «ты». Офелию беспокоило лишь одно: она верила всему, что он говорил. Торн рискнул своим именем и своим положением, чтобы окончательно избавить ее от пристальной слежки, которая была ей так тягостна и последствия которой она рисковала испытать