стоило двигаться вперед, а вопросы задавать позже.
– Пойдем, – в конце концов, сказал он, – обсохнуть тебе надо нормально.
Потрескивала печка. Жилище медленно, но верно наполнялось ее теплом. Теперь казалось что это не тот дом, который пробудил его утром своим холодом. Предметы, будто поглощали тепло, по которому успели изголодаться в этом прохладном месте. Они становились ярче, заметнее. Тепло будто бы разгоняло поселившийся внутри туман. Но Михаилу все равно казалось, что это обычный его день. Вроде бы и все как всегда, но всякий раз, когда он оборачивался, чтобы взять чайник или налить в него воды, он видел девушку, сидящую напротив печки, и жадно поглощающую исходивший от нее жар. Она сидела, наклонившись вперед и вытянув руки, как над костром. Он заметил, что она не спешила приводить себя в порядок, как на его памяти это делали женщины. Поставив вскипать побитый алюминиевый чайник, Михаил вышел за новой партией поленьев. Судя по звуку догорающих чушек, прожорливому сердцу дома требовалась подпитка. Выйдя на свежий воздух, он вспомнил, почему перестал топить печь. Слишком уж много забирала она кислорода из дома, и слишком уж он его любил, что бы позволить подобную приватизацию. Поэтому сарай, в котором находилась поленница, был всегда заполнен. Раз полено, два, три, четыре, вот и пятое хорошее… Было их порядочно и даже больше чем нужно.
«И нахрена столько нарубил…», – Подумал он.
С охапкой дров на руках он кое-как открыл дверь хижины и почти не глядя, свалил поленья у входа. Но краем глаза заметил, что что-то не так. Подняв глаза, он увидел, что девушка умудрилась вылезти из своего несчастного бордового свитера, и даже каким-то образом подвесила его за рукава прямо над печкой. И тот теперь висел подобно знамени колонистов на завоеванной территории. Сама же Ира в растерянности стояла столбом у окна, прикрывая себя занавеской.
– Ты получше-то ничего не придумала? – Михаилу это показалось даже забавным.
– Ну… – лишь смогла ответить она и потупила взгляд.
– Сейчас найду чего-нибудь, только из занавески выйди ради бога…
Уже одетая в выцветшую большую мужскую рубашку, она вновь уселась поближе к печи и, будучи босиком, протянула к ней ноги. Чашку держала она обеими руками и почти не отводила от лица. Только сейчас Михаил со своего места мог лучше разглядеть гостью. Черты ее лица, которые сперва казались довольно угловатыми, как будто чуть смягчались в этом освещении. Даже проявились на первый взгляд незаметные щеки. И брови и губы ее были как легкий набросок художника – и бледны и тонки. Волосы, будучи мокрыми, казались черными как смоль, но на деле оказались темно-каштановым водопадом. Девушка, как могла, расчесала его скромным синим гребешком, который Михаил нашел в своих инструментах. В плечах она была узка и даже чуть-чуть сутула. Но руки, на одной из которых виднелась татуировка, при этом казались довольно крепкими. Штаны она успела сменить на длинное полотенце, найденное, где-то на полках шкафа. Ира не казалась жутко