я теперь буду спать? – сокрушалась Афанасия.
– Пошли Фотиса в аптеку. Вот и все дела, – резонно заметила Агни.
– Все дела? Все дела?! – захныкала Афанасия. – Лекарство такое дорогое! Ты думаешь, я – миллионерша?
– Да не расстраивайся ты так из–за пустяков!
– Легко сказать: не расстраивайся, – уже рыдала Афанасия. – А я, может быть, не могу.
Агни задумчиво смотрела на сестру.
– Дай мне рецепт. Я куплю тебе лекарство.
– Предупреждаю, оно дорогое! – всхлипнула Афанасия.
– А я сказала, что куплю!
Афанасия недоверчиво взглянула на сестру. Помолчала для проформы и пробормотала:
– Рецепт в тумбочке, – она уже не плакала, а пыталась вскрыть пачку с печеньем. Но пальцы не слушались её.
«Небось, брезгует мною», – подумала она, глядя в спину сестре. Все, все брезгуют ею: сёстры, зятья, племянники. Невестки не желают жить с нею даже в одном городе. Одна утащила старшего в Париж. А вторая живёт с детьми в Ламии. Приезжает в Афины на считанные часы.
«Ну, как вы, мама? – бросает небрежно в открытую дверь. – Лучше, не правда ли?» И исчезает в огромной и гулкой квартире.
Хорошо, что у неё есть Фотис! Её послушный, верный Фотис. Недаром же она всегда отличала его. Пусть Алексис талантлив, что ей до того?! Когда он смотрел на неё своим дерзким, всезнающим взглядом, она хотела одного: заключить его в монастырь.
С тех пор, как он заболел, Афанасия ни разу его не проведала. Даже говорить о нем ей было трудно. А тот факт, что Алексис знаменит, задевало Афанасию особенно: «Ну почему, почему это не мой Фотис?» И чем больших успехов добивался старший, тем явственнее она выражала привязанность к младшему.
– Нельзя же так! – выговаривал ей в своё время муж. – Ты совершенно откровенна в своей неприязни к Алексису. Мальчик переживает, разве ты не видишь? Если уж ты не в состоянии изменить свои к нему чувства, то, по крайней мере, придержи язык! Нельзя же, в самом деле, говорить детям всё, что тебе приходит в голову!
– О! – глядя на него исподлобья, отвечала Афанасия. – У тебя с твоим сыном никогда не найдётся для меня ласкового слова. За что же вас любить?
– Будь ты другим человеком, я бы объяснил тебе, что любят не «за что», а просто так. Как я люблю тебя и детей. Но тебе этого не понять. Тебе нечем любить.
«Нечем любить!!! Подумать только! – гневно прошептала Афанасия, утыкаясь носом в подушку. – Разве можно их, таких, любить?! Нехристей. Гордецов». Впрочем, любить уже некого: муж – в могиле, а Алексис – в инвалидной коляске. Зато Фотис – всегда при ней. Свет очей. Её сын. Её бог.
Алексис звонил лишь раз в неделю. Рассказывал о своих успехах. Делился планами. К чему это было Афанасии? Ей нужно было поесть, попить, поспать. А картины…Газеты писали, что полотна Алексиса стоят целое состояние. Она, Афанасия, никогда не дала бы и драхмы за кусок размалёванного холста. Грех–то какой!
Боже! Ну, разве она много хотела? Только человека, который всё время был бы рядом. Которому можно было бы пожаловаться