спиной к инспектору, Ону призывно взмахнул вскинутой над головой рукой. Когда бармен обратил на него внимание, Ше-Кентаро показал ему два пальца, а затем указал на стол. Бармен едва заметно кивнул и бросил на стойку салфетку, которой шлифовал идеально чистый стакан.
– Ты говорил, что больше не будешь пить, – напомнил Ше-Марно.
Поставив локоть на стол, Ше-Кентаро с сожалением, но при этом без особой боли, как на неизлечимо больного, но совершенно незнакомого человека, посмотрел на инспектора и очень серьезно произнес:
– Я сам плачу за свою выпивку.
В помещении с баром, танцевальным кругом и восемью треугольными столиками не было ни одного, пусть даже самого крошечного оконца. И это правильно. Во всяком случае, Ше-Кентаро с пониманием относился к подобным архитектурным решениям. Будь его воля, он бы и у себя дома оконные проемы заделал, но, увы, домовладелец был категорически против такой перестройки. За окнами таилась Ночь, тянущаяся, подобно бесконечному составу товарного поезда, вот уже тридцать четыре больших цикла кряду. До рассвета оставалось три больших цикла. Всего-то три, но многим ли суждено увидеть День? И пугающая всех вокруг болезнь Ше-Варко была не самым страшным из того, что могло случиться с человеком Ночью. Уж кто-кто, а Ше-Кентаро знал это точно. Страшнее была сама Ночь и порожденная ею тьма, способная пробраться в дом даже сквозь оконное стекло. Да-да, такое, хотя и не часто, все же случается. А вместе с мраком в дом пробираются призраки Ночи – зловещие твари, отвратительные порождения тьмы, холодные и бездушные, похожие на мелкие осколки стекла, рассыпанные по песчаному дну, которые замечаешь, только когда наступаешь босой ногой на один из них. Ше-Кентаро знал призраков Ночи не понаслышке. Тех из них, что постоянно преследовали его, он узнавал в лицо, знал по именам. И сегодня он собирался познакомить их с инспектором Ше-Марно.
Глава 4
Уйти в себя.
Что может быть лучше?
Но нет же!
– Открой немедля! – угрожающе грохотал за дверью голос бродячего ка-митара. – Открывай, кто бы ты ни был! Ты, прячущий лик свой от благочестивого служителя Ше-Шеола! Открывай, а не то я желтый крест на двери намалюю!
Подобно камнепаду, слова неслись в пропасть, сметая на своем пути все живое и уничтожая разумное.
Мейт Ут-Харт не причисляла себя к последователям культа Ше-Шеола, так же как не жаловала она и древних богов. Ей было безразлично, по чьей воле был создан мир, в котором ей приходилось жить, поскольку она точно знала – этот мир был и остается весьма далеким от совершенства. А ежели без эвфемизмов, то, с точки зрения Мейт, мир больше всего напоминал огромную кучу навоза с копошащимися в ней никчемными людишками, каждый из которых стремился забраться на самый верх. Причем если большинство из них, подчиняясь природному инстинкту, просто изо всех сил карабкались вверх, то отдельные особо выдающиеся умники видели в этом смысл своего существования. Мало того, они старались убедить в этом своих перемазанных дерьмом сограждан. Мейт Ут-Харт не считала себя умнее других, поэтому все ее жизненные устремления сводились к единственной цели – не