после крещения, и отлучали грешников от церковного общения. Согласно донатистам[59], Церковь есть общество святых и из нее должны исключаться все падшие во время гонений; таинства, совершаемые недостойными священнослужителями, донатисты объявляли недействительными.
Этим еретическим течениям противостояли такие западные авторы, как Киприан Карфагенский, Амвросий Медиоланский, Оптат Милевийский и блаженный Августин. Полемизируя с новацианами, святой Амвросий обращается к традиционному образу Церкви как больницы:
Вы, новациане, таких исключаете? Но что значит исключать, как не отнимать надежду на прощение? Самарянин не прошел мимо полумертвого, оставленного разбойниками, но возлил на его раны масло и вино, посадил его на свой скот <…> Не пренебрег пастырь также и погибшей овцой. Вы говорите: не прикасайся ко мне <…> Когда же вы отнимаете весь плод покаяния, то что другое говорите, кроме следующего: никто из больных да не войдет в нашу гостиницу; никто да не ходит в нашу Церковь? У нас больных не лечат; мы здоровы, во враче не имеем нужды[60].
Важные мысли высказал в полемике с донатизмом Оптат Милевийский (IV век)[61]. По его учению, «Таинства святы сами по себе, а не от людей, потому что делает чистым Бог, а не человек»[62]. Говоря о Таинстве крещения, Оптат подчеркивает: «Первое место в совершаемом акте принадлежит Святой Троице, без Которой невозможно и само крещение; за Ней следует вера крещаемого; лицо, совершающее крещение, представляет собой уже нечто стороннее, не имеющее равного значения по сравнению с Богом и верой крещаемого». Оптат приходит к выводу, что «Таинство не может зависеть от личности своего совершителя», поскольку человек изменчив, а неизменным является только истинный совершитель Таинства – Бог[63]. Отсюда следует и вывод, касающийся святости Церкви и греховности ее членов:
Святость Церкви не зависит от святости ее членов; напротив, сами члены Церкви получают святость от Церкви. Церковь едина, и святость ее – в Таинствах, а не в гордости отдельных лиц. Но как же примирить святость Церкви с неизбежным нравственным недостатком ее членов? Требование святости жизни всегда могло быть только относительным. Церковь от начала принимала в свое общение даже и тяжко согрешивших, сознавая своей задачей воспитание человечества[64].
Учение Оптата было воспринято и развито блаженным Августином. Полемизируя с донатистами, блаженный Августин сравнивал Церковь с неводом, в котором хорошая рыба перемешана с негодной: только в эсхатологической перспективе возможно окончательное отделение грешников от праведников, тогда как на земле праведники сосуществуют с грешниками[65]. Церковь подобна Ноеву ковчегу, в котором чистые животные находились вместе с нечистыми[66]. Притча о плевелах также показывает, что до жатвы пшеница должна расти вместе с плевелами[67]. Даже если в Церкви большинство людей – грешники, все равно