немец» (курсив наш).
Заметим, что уже во второй раз с начала настоящего раздела нам доводится цитировать выражение «поганые немцы», и это не случайно. Текст Сказания о Довмонте буквально пестрит его повторениями, употребляемыми едва ли не каждый раз, практически на правах устойчивого словосочетания, когда речь заходит о новых, воинственных соседях земли Новгородской. «И бысть сеча велика с погаными немци», «не стерпе … нападениа поганых немець», «погании немци оступиша град Псков», и так далее – цитирование легко продолжить (в одном месте автор, впрочем, разнообразил свой лексикон, употребив красочный гапакс «поганая латына»).
Поспешим подчеркнуть, что прилагательное «поганый» не несет в данном случае отрицательной оценки – точнее, передает ее лишь косвенно. Прямое значение слова «поганый» – иноверный, может быть, даже безбожный. Соответственно этому, в современных переводах Сказания о Довмонте привлекшее наше внимание выражение передается чаще всего просто как «безбожные немцы», и это вполне оправданно[67].
Заметим, что политическая и военная организация ливонцев была хорошо известна новгородцам. В тексте Сказания без особых комментариев, как явно знакомые читателю, употреблены такие титулы, как «местер земля Ризскиа» (то есть «магистр земли Рижской»), или «мендерь» (надо понимать, «командор»). Не вызывают они уже и боязни: составитель Сказания с гордостью замечает, что первый из названных знатных людей (оставшийся, кстати, в истории под славным именем магистра Ливонского ордена Оттона фон Луттерберга) получил рану в лицо при осаде Пскова весной-летом 1269 года, второму же значительно позже, однако при сходных обстоятельствах раскроили голову.
При всем том, немцы остаются совершенно чужими по главному признаку, определявшему для человека того времени буквально все грани его или ее мировосприятия – по вере. Соответственно, составитель Сказания о Довмонте всегда помнит и не упускает случая подчеркнуть, что его герои боголюбивы, и бьются не только за жен, «малых деток» и землю родную, но прежде всего за «Дом святой Троицы» (в данном случае имелся в виду Троицкий собор в центре псковского детинца).
Совершенно аналогично, и жители средневековой Ливонии смотрели на восточную границу своего государства с подозрением и опаской, видя за ней в лучшем случае вредных схизматиков, если не прямых идолопоклонников. Так в наших краях постепенно установилась граница не столько между двумя государственными образованиями, сколько между двумя цивилизациями, следующими расходящимися историческими курсами, иными словами – граница не только политическая, но и религиозно-психологическая, в конечном счете – сакральная.
Ну, а германские стратеги очень хорошо запомнили об остановке в своем движении на восток, последовавшей за успешным завоеванием прибалтийских земель. Когда подошло время нового «натиска на Восток», А.Гитлер, в двадцатые годы XX века более пересказывавший идеи великогерманского реваншизма, нежели предлагавший