профессиональное, – быстро ответила она.
Ульф ощутил некоторое разочарование. Но, опять же, она уже упоминала, что у нее кто-то есть, так что надеяться было особенно не на что.
Он сел напротив нее.
– Что ж, как я могу вам помочь?
Она ответила не сразу; наконец, понизив голос, она, запинаясь, сказала:
– Понимаете, человек, с которым я живу…
Он кивнул.
– Да, вы его упоминали. Нильс – так, кажется, вы сказали, его зовут.
Ее явно удивило, что он запомнил эту деталь.
– Вас, наверное, тренируют запоминать подобные вещи, – сказала она. – Я-то забываю имена практически сразу же, но при вашей профессии это наверняка было бы страшно неудобно.
Ульф рассмеялся.
– Да уж. Было бы странно, задавай мы людям вопросы вроде: «Понимаете, мы разыскиваем этого… Как его там?» Мне кажется, это вряд ли сработало бы.
– Моего партнера зовут Нильс Персонн-Седерстрём.
Назвав это имя, она замолчала и поглядела на Ульфа; было ясно, что она ожидает какой-то реакции. Почему? Может, он должен был как-то отреагировать на имя – вполне рядовое имя для, скажем, представителя высших слоев шведского общества? Седерстрёмы регулярно фигурировали в разделе сплетен в журнале, который Ульф читывал в приемной у своего стоматолога. Они посещали всевозможные вечеринки и мероприятия – открытия выставок, например. А один Седерстрём участвовал в важной дипломатической миссии за океаном. И тут он вспомнил. Ну конечно: Нильс Персонн-Седерстрём был тот писатель, о котором трещали все газеты вот уже лет десять подряд. «Шведский Хемингуэй» – так они его называли.
– Тот самый Нильс Седерстрём? – спросил он.
Она опустила глаза.
– Да.
На Ульфа это произвело впечатление.
– Он ведь очень известен, верно? Не только у нас, конечно, но и в Германии, Америке, Англии… Я слыхал, они там обожают его книги.
Она слегка наклонила голову, принимая комплимент:
– Он хорошо пишет, да.
Ульф попытался припомнить, что же еще он читал о Седерстрёме. Да, точно: Седерстрём был этакий плохой парень – он много пил, дрался и ухлестывал за женщинами направо и налево. Поневоле напрашивалось неприятнейшее предположение: склонность Седерстрёма к насилию проявляла себя и дома.
– Ваш партнер поднял на вас руку? – осторожно спросил он.
– Нет, конечно, нет, – быстро ответила она. – Ничего подобного. Наоборот, в этом случае он – жертва. Поэтому-то я к вам и пришла.
– Жертва чего?
– Шантажа. Я обнаружила, что он потихоньку перечисляет кому-то деньги. Когда я спросила его об этом напрямую, он уклонился от ответа. И тогда я ему сказала: «Тебя шантажируют?», а он ничего не ответил, но я сразу поняла, что попала в точку. У него сделался ужасно виноватый вид.
Ульф откинулся на спинку стула.
– Можно спросить: почему он не явился сюда лично, чтобы подать жалобу?
У Эббы сделался смущенный вид.
– Потому, что он