и с плачущим малышом. Отец замирает, озираясь. – Аврора и Эверт, – шепчет отец. – Где Аврора с Эвертом? – Но ответить ему никому недосуг: на берег спускают огромную коробищу, и выясняется, что Арнольд Нильсен привез с собой не только жену и младенца, но еще и ящик размером с рыбацкий сарай. – А ты его не откроешь? – спрашивают самые любопытные, коих большинство. Арнольд Нильсен смеется. – Еще не Рождество, – отшучивается он и тянет мать за собой, к дому, он хочет домой, он откладывал это восемнадцать лет, а теперь спешит повидаться с родителями, Эвертом и Авророй, чтоб уже покончить с этим. Но дорогу ему заступает улыбающийся старик, его Арнольд знает, это сосед по прозвищу Кручина, неизменный вестник всех крушений, болезней, гибели овец, задержки почты и ураганов. Не постарел ничуть, думает Арнольд, он всегда был таким же старым. – Так ты не знал? – спрашивает Кручина и снимает шляпу. Арнольд Нильсен догадывается, что скажет сейчас Кручина, но качает головой: пока он этого не знает. – И Аврора, и Эверт оба умерли.
И приходится моему отцу, полсыну Нильсенов, возвращаться в отчий дом через кладбище. Он идет между матерью и старым пастором, толкая перед собой коляску со мной, по натоптанной тропинке через весь остров, мимо вышки. За нами, с Кручиной в первых рядах, тянутся все, кто не хочет выпустить Арнольда Нильсена из поля зрения. Служка выбегает из часовни и показывает нужную могилу, если так можно назвать покосившийся, крашенный белой краской крест, воткнутый в неподатливую землю среди сорняков у каменной ограды. На доске выведены два имени: Аврора и Эверт Нильсены. Отец опускается на колени, снимает перчатки и складывает руки. Старый пастор преклоняет колени, и даже он, повидавший за годы служения почти все, содрогается при взгляде на развороченную руку Арнольда. – Смерть и крестины, – шепчет пастор. – Ты приехал на горе и на радость. – Отец не слышит. Он смотрит на два имени, написанные одной рукой. Потом поднимается, спрашивает: – Они умерли вместе? – Кручина тут как тут. – Аврора отошла в конце зимы сорок шестого, – говорит он. – А Эверт догнал ее на Троицу. Земля как раз оттаяла, чтоб принять их обоих. – Арнольд Нильсен кивает. – Мы следуем за теми, кого любим, – говорит он и заливается слезами. Кручина опустил глаза, он рассматривает в отдельности каждый палец, которого недостает на Арнольдовой руке. – Никто не мог найти тебя, чтобы сообщить, – говорит он. Арнольд уже повернулся к служке. Его он узнал тоже, это один из тех мальчишек, с которыми они косили траву в тот день, когда коса оказалась непомерно высокой, а обрыв слишком крутым, мальчишка еще потешался над ним громче всех. – Я хочу поставить своим родителям достойный памятник, – говорит он громко, чтоб все услышали, и натягивает перчатку с деревянными пальцами. – Мне нужен саркофаг размером не меньше, чем самые большие плиты на погосте. Я хочу, чтоб его наполнили речным песком, а их имена выбили в мраморе! – Служка кивает. И все кивают. Так и должно быть. Колесо хочет отдать родителям сыновний