заканчивался тупиком. Небольшой дом, образующий дно этого каменного мешка, по праву считался жемчужиной архитектуры старого Дамаска. Махаини преподнес его своей дочери Сахар, матери Нуры, на свадьбу. Остальные три дома он с большой выгодой продал.
В отличие от первой жены Махаини, подарившей ему четырех сыновей, вторая, мать Сахар, была, судя по всему, способна производить на свет только девочек. Все они отличались крепким здоровьем, и ни одна не задержалась в родительском доме дольше необходимого срока: к пятнадцати годам каждой нашелся супруг. Злые языки говорили, что их отца смущала разница в возрасте некоторых его жен и дочерей, потому что чем больше старел Махаини, тем моложе выбирал себе невест.
Сам он до самой смерти проживал в своем дворце неподалеку от мечети Омейядов. Женихи день-деньской обивали его порог, потому что заполучить в жены дочь Махаини было все равно что крупно выиграть в лотерею.
То же касалось и Сахар, не умеющей, как и все ее сестры, ни читать, ни писать, зато одаренной миловидностью. Многие искали ее руки: торговцы и портные, аптекари и учителя – и уходили ни с чем. Махаини только сочувственно улыбался матери Сахар, когда та сожалела об отказе.
– Я нашел для Сахар особого мужа, – повторял Махаини спокойно, как говорят люди, уверенные в своих словах. – И для нас большая честь иметь такого зятя.
Абдулла Махаини был начитанный человек и не без чувства юмора.
– Все мои силы уходят на поддержание мира среди моих девяти боевых жен, сорока восьми детей, десятерых слуг и двухсот пятидесяти работников. Наполеону приходилось легче.
Он был консервативен, но в меру. Взял себе девятерых жен, но ни одна из женщин его семьи не закрывала лицо на улице. Когда же кто-нибудь из ортодоксальных мусульман спрашивал его о причине столь странного решения, Махаини отвечал ему словами своего любимого ученого суфия:
– Бог дал нам лица, чтобы мы видели и узнавали друг друга. А благочестие надо блюсти в сердце.
А своим женам и дочерям Махаини объяснил, что паранджа – не изобретение ислама. Обычай закрывать женщинам лица существовал на территории Сирии за тысячу лет до пророка. В те времена это считалось признаком богатства и знатности. Только самые высокородные женщины могли публично носить паранджу. Крестьянок и рабынь за это наказывали.
Махаини любил компанию и остроумных собеседников. Он приглашал их к себе домой и в хамам[5], где порой заключались торговые сделки. В числе его лучших друзей были два иудея и три христианина.
Купец восхищался всеми уважаемым, но небогатым суфием шейхом Рами Араби и не пропускал ни одной из его проповедей в квартале Мидан, предпочитая их помпезным службам Великого муфтия в ближайшей к его дому мечети Омейядов.
Так тщедушный шейх стал зятем великого Махаини, а потом и отцом Нуры.
Мать шейха Рами Араби так и не нашла общего языка с невесткой, в то время как его отец любил ее до безумия.