это? Это? Это?! – Он буквально ткнул в нос серокостюмному мужичку всего его бумаги. – Я же сказал, что все надо пересчитать и переделать. А ты и пальцем не пошевелил! Да эти документы не в аудит подписывать надо, их в прокуратуру надо сдать – дело возбуждать! Привыкли тут при прошлом руководстве!
– Да это же все еще когда согласовано, Всеволод Васильич. И Юрий Петрович ничего против не имеет, вот визу свою поставил.
– Визу? – Шубин бешено перевернул еще несколько листков. – Ах, он визу свою, а теперь и мне, значит, подсовываете. – С перекошенным лицом он внезапно рванул документы наискось. – Вот вам моя виза, вот вам аудит, вот вам выделение городских участков под строительство! – Он швырнул обрывки под ноги испуганному разозленному просителю. – Привыкли красть!
– Ну, знаешь, Всеволод Васильич! – злым фальцетом выкрикнул серокостюмный. – Что ты себе такое, в конце концов, с людьми позволяешь?!
– В следующий раз подсунете что-то подобное – пеняй на себя. В прокуратуре сразу будем разбираться у прокурора Костоглазова. А Петровичу, крыше своей, передай, я – Шубин, мэр здешний, воровать у города так нагло и беспардонно ему больше не дам. Выброшу вон из города в двадцать четыре часа. И больше он у меня сюда не вернется.
– Круто вы как, – только и смог сказать Мещерский. (Серокостюмный, сдавленно матюгаясь, заполз на заднее сиденье своей машины и был таков.)
– Круто? А как с ними, с ворами-то, еще? Совсем обнаглели. При прошлом мэре тут такой бардак творился. Бардак и коррупция сплошная. – Шубин тяжело, шумно дышал. Порыв гнева постепенно стихал. Но чтобы окончательно взять себя в руки и продолжать беседу с гостями города как ни в чем не бывало, ему, видимо, приходилось прикладывать почти титанические усилия. – Воровство повальное. Я с ворами и взяточниками дипломатом-соглашателем не был никогда и не буду. Петр Первый вон палку с собой постоянно носил. И чуть что – учил подлецов. Показывал, где раки зимуют. Зато и Россию с колен поднял, историю перелицевал. Я, конечно, не Петр, но здесь, в городе, я за все отвечаю – в том числе и за бюджет, и за честность тех, кто на этом бюджете сидит, задницу протирает. Отвечаю перед областью и перед Москвой, перед партийной фракцией своей, которая меня на это пост выдвинула и поддержала. Перед избирателями своими, наконец.
– И перед богом, – тихо, тускло сказал Иван Самолетов, до этого безгласный, вроде как ко всему полностью безучастный.
– Что ни говорите, а как вас, Всеволод Васильич, мэром выбрали – больше стало порядка. На-а-а-много больше.
Они все обернулись. Громкий женский голос звучал слегка насмешливо, но в общем-то одобрительно, нет, скорее даже почти снисходительно, покровительственно. Продавщица Наталья, та самая, что продала Мещерскому сигареты и пиво, по-прежнему стояла на своем наблюдательном посту на пороге магазина. То, что она вот так фамильярно разговаривает с городской властью в лице Шубина и вмешивается в ситуацию запросто, поразило Мещерского.
– А, Наташа, – Шубин кивнул. –