на фабрику»). В Петербурге кулачные бои устраивались зимой, на льду Невы и Фонтанки. В них могли принимать участие до нескольких тысяч рабочих. М.И. Пыляев в книге «Замечательные чудаки и оригиналы» описал одно такое сражение: «Лет сорок назад страшный кулачный бой был на берегах Невы зимой, на Малой Охте: здесь дрались охтяне с крючниками Калашниковской пристани. Старожилы Петербурга, я думаю, ещё хорошо помнят эту потеху. На вызов к бою или на „затравку“, как тогда говорили, высылали детей; те задевали детей противников. Любопытные собирались смотреть. После охотники являлись на защиту детей; тут-то и разыгрывалась молодецкая кровь. Избитые дети мало-помалу уходили, а между взрослыми начиналась свалка»[37].
Изначально призванные канализировать молодежную агрессию, дать любителям «помахать кулаками» возможность показать свою силу, не причиняя ущерба окружающим, в начале ХХ в. кулачные бои превратились в заурядные драки, участники которых не гнушались использовать камни и палки.
«Являются исключительно притоном для непотребства»
18 ноября 1909 г. в «Биржевых ведомостях» опубликовали заметку «Растлители», где сообщалось про «нехорошую» квартиру в Волынкином переулке (ныне – Волынский пер.), в доме № 4. В ней читателям напомнили, что несколько месяцев тому назад в газетах промелькнула небольшая заметка, в которой рассказывалось, что какой-то неизвестный прилично одетый господин, встретив на Невском проспекте девочку, ученицу школы, увел ее с собой, заманил в роскошную квартиру и там изнасиловал. Теперь газета нашла эту квартиру и ее хозяйку: «Французская гражданка г-жа де-К. является содержательницей этого „института“ из 6 роскошно меблированных комнат. Доступ в квартиру де-К. имели далеко не все. Посетители проходили через целую сеть очень сложных формальностей. Существовал, например, особый пароль, лишь после произнесения которого гостеприимно открывались двери „института“. Плата за визит также варьировалась, судя по рискованности случая. Иногда 10 р., а иногда и 100 и 150 р.»[38]. Подобные сообщения были также опубликованы в других городских газетах – «Новое время» и «Копейка».
Французская гражданка де Кроз, на которую пало подозрение, в ответ на публикации написала письмо самому петербургскому градоначальнику Д.В. Драчевскому, в котором взывала к справедливости: «Возведенные на меня злыми лицами вымышленные заметки эти не только являются весьма чувствительными и враждебными ко мне со стороны обывателей в настоящее время, но они останутся в памяти у каждого навсегда, что снять мне такого позора самой с себя в глазах других совершенно невозможно»[39]. Она обвиняла в слухах бывшую прислугу Антонину Жарковскую, которую она уволила за то, что в квартире постоянно находился ее муж. Про саму квартиру де Кроз писала, что та ей досталась в наследство от мужа, а другие жильцы, которым она сдает комнаты, готовы подтвердить, что никакого борделя нет.
После этого началось полицейское разбирательство, в ходе которого установили что воспитанницы