его Евдокия, на другое утро побежала в сельсовет, а там уж очередь стоит: жёны да матери за мужиков и сыновей своих пришли просить.
– Фамилию, имя, адрес назови, – попросил секретарь сельсовета.
– Мазанова я, Евдокия Павловна. Живу на улице Белинского, дом четыре.
– Чей дом?
– Мазанова Ивана Фёдоровича, племянника моего.
Адрес назвала без утайки: там, на Белинского, они с мужем и дочкой вот уже вторую неделю жили у её родной сестры Елены Просянкиной.
– Я за мужа пришла просить, за Василия Мазанова.
– Не положено, раскулачен он по решению районной комиссии. Решение обратной силы не имеет.
– Да вы послушайте меня, прошу вас! Никакой он не кулак, крестьянский сын, в батраках работал.
– Гражданочка, ещё раз объясняю: ваш муж – классовый враг, а с врагами мы будем бороться, – ответил ей решительным голосом человек из комиссии.
– Васичка мой и мухи не обидит. Неправильно вы это удумали, не виноват он ни в чём. Родился в Петровске, вырос здесь, каждая былинка в поле его знает. Какой же он враг?
– Классовый враг! Враг всех рабочих и крестьян, всего народа враг! – мужчина уже объяснять устал, а Евдокия всё никак не могла понять, в чём же провинился её супруг.
Плакать принялась, да комиссию слезами не проймёшь.
– Соответственно, жена и дети классового врага – тоже враги и подлежат выселению из городов проживания и трудовому перевоспитанию в необжитых районах страны, – зачитал грозный человек важную директиву.
Только Евдокия не считала мужа классовым врагом и продолжала упрямо твердить своё:
– Я заявление принесла, ходатайство, сама написала, вы уж прочтите, пожалуйста, и простите моего Васю, – она протянула исписанный листок бумаги председателю комиссии.
Пуще прежнего он рассердился, стукнул кулаком по столу:
– Что ты мне бумажку суёшь эту?!! Я всё тебе уже сказал! Выполняй требования органов власти!
Не признала власть жалобу Евдокии, решение своё оставила в силе, да ещё и добавила её мужу по всей строгости закона: раскулачить Василия Мазанова по четвёртой категории, с конфискацией имущества и высылкой из Петровска вместе с семьёй.
А какая такая четвёртая категория? Хорошая или плохая? И сколько их, категорий? Этого Евдокии не сказали. Не поняла она и витиеватых слов из директивы, а потому, когда предложили ей покинуть помещение сельсовета, упираться стала, голос повысила, закричала на членов комиссии:
– За что? Я как жена и мать знать хочу: за что Васичку моего судить собрались?
– Вот дура-баба! – в сердцах сказал председатель комиссии. – Степан, выведи её отсюда!
Схватили Евдокию сильные мужские руки и поволокли с крыльца вниз. Упала она в снег лицом и принялась голосить на всю округу.
Только у каждой женщины такое же горе, некому было утешить Евдокию и слово доброе сказать.
Глава четвёртая
Просянкины
Побежала