обсудили, что с тобой делать. В конце концов, решили, что я отвезу тебя домой. Залезли к тебе в сумку, нашли бумажник, связку ключей и открытку. Я расплатился за тебя деньгами из бумажника и отвез по адресу на открытке. Открыл дверь твоим ключом и уложил тебя в постель. Вот и все. Счет в бумажнике.
Она глубоко вздохнула.
– А почему ты остался?
– ?
– Почему не уехал сразу, как меня уложил?
– У меня один приятель умер от острого алкогольного отравления. Выпил виски, всем сказал «пока», бодренько пошел домой, почистил зубы, надел пижаму и лег спать. А утром был уже холодный. Похороны ему закатили роскошные.
– И из-за этого ты остался сидеть со мной всю ночь?
– Вообще-то я собирался уйти часа в четыре. Но уснул. Утром проснулся и опять хотел уйти. Но не ушел.
– Почему?
– Ну, я подумал: надо же тебе рассказать, как дело было.
– С ума сойти, какое благородство!
Я вобрал голову в плечи, чтобы меня не забрызгало желчью, которой она старательно напитала эти слова. А потом стал смотреть на облака.
– Я вчера… что-нибудь говорила?
– Немножко.
– О чем?
– Да о разном… Я не помню. Ничего серьезного.
Она закрыла глаза и прочистила горло.
– А открытка?
– В сумке.
– Ты ее читал?
– Вот еще!
– Точно не читал?
– Да зачем мне ее читать?
Я произнес это с раздражением: что-то в ее словах меня задевало. Хотя, с другой стороны, что-то настраивало на мирный лад. Будило старые воспоминания. Познакомься мы в более естественной обстановке – наверное, смогли бы неплохо провести время. Так мне казалось. Но, сказать по совести, я уже и не помнил, как знакомятся с девушками в естественной обстановке.
– Сколько сейчас?
С некоторым облегчением я встал, взглянул на часы, лежавшие на столе, потом налил стакан воды и вернулся.
– Девять.
Она бессильно кивнула и осушила стакан.
– Я вчера много выпила?
– Прилично. Если я столько выпью, то умру.
– А я и умираю.
Она закурила, вздохнула, выпустив дым, – и вдруг кинула спичку в открытое окно.
– Одежду принеси.
– Какую?
Она закрыла глаза.
– Все равно. Только ничего не спрашивай, ради бога.
Я открыл шкаф, порылся в вещах, выбрал голубое платье без рукавов и подал ей. Она надела платье через голову на голое тело, сама застегнула молнию на спине и еще раз вздохнула.
– Мне пора.
– Куда?
– Да на работу…
Она сказала это, как сплюнула. Потом, пошатываясь, встала. Я все сидел на краю кровати и смотрел, как она умывается и причесывается.
Комната была прибрана, но лишь до известного предела, за которым наступает равнодушие, – здесь оно разливалось в воздухе и давило мне на нервы. Площадь в шесть татами[2] была вся заставлена стандартной дешевой мебелью. Оставшегося места хватило бы на один матрац