сошлись с моими.
И вместо жалоб и обвинений
Я обмакнула перо в чернила
И над коварной змеистой тенью
Свой луч осознанно прочертила…
«Рисую углем серый дождь…»
Рисую углем серый дождь.
Асфальт сжимается от вздоха.
А я, конечно, не художник —
Потому выходит плохо.
И ничего не разобрать.
Наверно, так оно и лучше,
Когда любимый младший брат
Невдалеке выводит лучик.
Мир сам заботится о том,
Чтоб – даже после нервных встрясок
И в чём-то малом и простом —
Раскрепощать палитру красок
И трепетать, как дивный сад:
Любовь ты в нём увидишь, друга ль?
Я улыбаюсь невпопад,
Потом откладываю уголь.
Полётом синего мелка,
Ещё немного неуклюже,
Я оставляю облака
В глубоких сумеречных лужах…
«Ты отмеряешь ртуть и морфий…»
Ты отмеряешь ртуть и морфий
Ночами пасмурной весны —
Хоть так, возможно, будут стёрты
Твои циклические сны:
Кошмары падающей люстры
И зарешёченных дверей.
Проснуться в явь ещё не утро,
А страх и боли всё острей.
Но смерть во сне всегда неправда,
И ты отчаянной рукой
Напрасно смешиваешь яды
В надежде вымолить покой.
Постой. Вечерний воздух горький,
Прохлада в шёлковом шарфе,
И обволакивает горло
Конфетно-приторный шалфей.
Теперь шагни навстречу ветру…
Но где же люстра, где же дверь?
В кошмаре главное – поверить,
Что можно выйти без потерь.
Отложим вещества и травы.
А время движется к утру.
Ты знаешь, как приятно править
Свою азартную игру…
«Любовь и странный дар владеть строкой…»
Любовь и странный дар владеть строкой
Ведут себя с душой, как с одеялом,
Стремясь перетянуть её покой
И, наконец, забыться сном усталым.
Но знать бы им, что бедная душа,
Уже не в силах вынести такое,
Бежит объятий и карандаша
И никому не может дать покоя.
Ей тоже нужно просто отдохнуть,
Побыть одной на этом свете – чтобы
Шуршать листвой и слушать звёздный шёпот,
За шагом шаг распознавая Путь…
«Крошится замедленно грифель…»
Крошится замедленно грифель,
Затачивается перо,
И переплетаются рифмы.
Но я забавляюсь игрой,
Которая кажется мелкой,
Подобно песчинкам в горсти.
Как медленно тонкие стрелки
Карабкаются к десяти.
И так это ежевечерне.
Да