В нем Небо лишилось самого прекрасного Ангела. Казалось, он был создан дал величия и благородных подвигов, но все в нем пусто и ложно, хотя из уст его лились речи, сладкие как манна; он мог представить в лучшем свете самое черное дело, и смутить, расстроить мудрейшие советы, – так в нем были низки все мысли. Изобретательный на зло, он медлил и робел в деле, но речь его пленяет слух. Он начинает так: «Я сам стоял бы за открытую войну, о Высокие Власти, моя ненависть не уступает вашей; но главная причина, какая здесь приводится, чтобы склонить нас к немедленной войне, лишь более отклоняет меня от этой мысли, представляя последствия в самом зловещем свете. Как этот воин, больше нас всех испытанный в битвах, не доверяя своим собственным советам и силе своего оружия, основывает свое мужество на отчаянии, на совершенном уничтожении! В этом полагает он венец страшного мщения! Во-первых, как исполнить это мщение? Небесные крепости охраняются вооруженной стражей: они неприступны. Нередко небесные легионы располагаются станом на самой окраине бездны; оттуда, не страшась опасных встреч, облетают они пространное царство ночи. Но если бы, пробив себе путь силой, мы увлекли за собой весь Ад, чтобы мраком его затмить чистый свет Небес, Великий Враг наш невредимо остался бы на Своем троне; чистое, эфирное естество, которое ничто не может помрачить, скоро победоносно освободило бы Небо от нечистого огня.
После этого поражения последней нашей надеждой останется презренное отчаяние. Мы доведем всесильного Победителя до того, что Он изольет на нас всю Свою ярость, уничтожит нас. И в этом должно быть наше спасение! Печальное спасение! Кто бы согласился, как бы ни были велики его страдания, лишиться этого разумного сознания, этой способности мысли, обнимающей вечность, для того, чтобы погибнуть, лишиться навсегда движения, чувства и быть поглощенным громадным чревом несозданной ночи? А если бы это было к лучшему, кто знает, может ли и захочет ли этого наш гневный Враг? Что может – сомнительно; что никогда не захочет – верно. Неужели Он, столь премудрый, разом истощит стрелы Своего гнева? Неужели, по бессилию или легкомыслию, Он исполнит желание Своих врагов и в порыве гнева уничтожит жертвы, которых Его же собственное мщение сохраняет для вечной кары?
Защитники войны восклицают: «Что медлим мы!» Мы не медлим, мы обречены на вечные муки и что бы мы не сделали, страданья наши не могут увеличиться, не может быть страданий хуже! Но мы спокойно, в полном вооружении, сидим здесь, рассуждаем, – это ли высшая мера несчастий! Что было, когда, преследуемые гневом Всемогущего, стремглав летели мы в бездну под сокрушительными ударами Его грома? Тогда мы молили бездну защитить нас; тогда Ад казался нам убежищем от жестоких мук; или когда мы стенали в цепях на огненном озере? Тогда, верно, нам было хуже. Что если дыхание, распалившее эти страшные горна, в семь раз сильнее раздует огонь, и мы будем брошены в это пламя? Или если затихшее наверху мщение снова вооружит свою багровую десницу, чтобы возобновить